Олег Дивов: Закон фронтира

Белла нервно зевнула.

— А потом я Ольку встретил, — продолжал рассказывать Гош. — И вдруг оказалось, что жизнь и без того сияет яркими красками. А все, что меня в ней раздражало — люди, в основном, — не имеет значения. И что я просто был маленький, глупый и чертовски одинокий. Вот… И стало хорошо. А потом — ха-ха, — сбылась мечта.

«Хаммер» выехал на центральную аллею бывшего лесопарка и резво покатил по асфальту, перемалывая колесами головешки.

— И вот мы с тобой здесь, — резюмировал Гош. — Спрашивается, все эти несчастья для чего стряслись — чтобы я в конце концов завел собаку?!

Он свернул направо и таранным ударом прошиб то, что раньше было густыми зарослями боярышника, а теперь превратилось в сюрреалистическое черное месиво. Белла на заднем сиденье едва пошатнулась. Она явно в прошлой жизни много ездила на машинах.

— А вот с другой стороны, — не унимался Гош. — Допустим, что у меня и так была собака. Тогда зачем это все вообще? Чтобы я потерял жену, имя, профессию и обручальное кольцо?! Сомневаюсь. Чтобы я принимал участие в боевых действиях? Слушай, Белла, ведь в меня стреляли! Точнее, я сидел внутри здоровой железной штуковины, а стреляли по ней, но это не существенно. Так зачем все это было? Какой в этом высший смысл? А? Молчишь? Вот то-то. Ладно, выходи, приехали.

«Хаммер» стоял на берегу небольшого пруда. Гош выпрыгнул из машины на песок и выпустил Беллу. За бортом оказалось жарко — Гош снял куртку и небрежно швырнул ее на капот. Подошел к воде, присел и опустил в пруд руку.

— Нормально, — сказал он, выпрямляясь и стягивая через голову футболку. Справа из-за пояса высунулась черная рукоятка. — Градусов девятнадцать. Подойдет нам с тобой, подруга, а?

Белла зашла в воду по брюхо и принялась ее лакать.

— Для середины августа совсем неплохо, — решил Гош, бросая футболку под ноги. Достал из-за пояса небольшой и очень красивый пистолет и уронил его в траву, туда, где она была повыше. Не спеша выбрался из сапог и джинсов. Снял трусы, скомкал их в кулаке и чуть было не швырнул в воду отмокать, но вспомнил, что у Беллы может быть хороший навык апортировки, а белье нужно беречь.

Собака зашла в воду чуть глубже и теперь, стоя в ней по плечи, шумно отряхивалась, вздымая тучи брызг. Гош усмехнулся — эта манера купания была ему хорошо знакома. Так же… «И что так же? Кто-то еще так же стоял на мелководье и отряхивался, поднимая радугу? И что это был за пес? Мой пес? А где он теперь? Тьфу!».

Вода оказалась действительно не слишком холодной. Гош обработал собаку шампунем, от чего та превратилась в уморительную четвероногую снежную бабу, и погнал на глубину, чтобы смыть белые хлопья. Плавала Белла очень хорошо, мощно, но довольно-таки неохотно. Сама процедура мытья была ей явно в кайф, а вот изображать ньюфаундленда Белла не собиралась. Гош очень тщательно промыл ее шерсть и осмотрел те места, откуда дворняги нарвали клочьев. Не нашел серьезных дырок, только пару ерундовых царапин, обрадовался и погнал собаку на берег. Вывалил в миску порцию консервов. Белла от возбуждения пустила слюну, вся подалась вперед, но без команды есть не стала. Гош усмехнулся, подставил под миску ящик, чтобы собаке было удобнее, и махнул рукой — давай. Псина бросилась к миске, как будто на ее дне лежал ответ на вопрос жизни или смерти. Некоторое время Гош с удовольствием наблюдал за собачьей трапезой, а потом отметил, что скоро уже вечер, и пора заняться собой.

Стирка и мытье не заняли много времени. А вот бриться Гош долго не решался, критически разглядывая себя в зеркалах «Хаммера». Из-под машины доносилось утробное рыганье и дробное пуканье — так организм Беллы реагировал во сне на собственную жадность.

— И все-таки! — провозгласил Гош, добыл из рюкзака бритвенный прибор, зачерпнул воды в кружку, пристроился к зеркалу и, страдальчески кривя лицо, принялся мазать его мыльной пеной.

— Никогда я это дело не любил, — сообщил он.

Собака в ответ всхрапнула.

Вечером того же дня Гош лежал на диване в комнате, где ночевал без малого двадцать лет, и смотрел в потолок. На письменном столе оплывала свеча.

Здесь он жил с родителями, а потом они жили уже без него. Здесь оказалось вдоволь фотографий и бумаг, но ни одна из них не отвечала на самый главный вопрос.

Его действительно звали Георгий Дымов. Как и все нормальные дети, он окончил среднюю школу. Судя по завалявшимся на шкафу конспектам, поступил в какой-то гуманитарный вуз. И похоже, очень рано ушел из этого дома. Может быть, иногда возвращался и, наверняка, вскоре снова уходил. В столе лежал альбомчик, где несколько страниц занимали фотографии смутно знакомых девушек. А на секретере в спальне родителей стояло фото, на котором был он сам и еще одна девушка, знакомая отнюдь не смутно. Его жена.