Роман Злотников - Элита элит

— Головатюк, построй личный состав.

— Слушаюсь, товарищ командир!

Несмотря на мой авторитет, на лицах большинства бойцов, занимающих место в строю, явственно читалось разочарование. Мол, и так сил уже никаких не осталось, а командир вздумал в строевую подготовку поиграть. Какого черта?!

— Кабан, как твоя фамилия? — с явной благожелательностью в голосе поинтересовался я.

— Шабарин, командир, — расплылся в улыбке Кабан, решив, что я собираюсь объявить ему благодарность или поощрить неким иным образом.

— Рядовой Шабарин, два шага вперед!

Кабан лихо бухнул по траве изгвазданными в грязи сапогами.

— Товарищи бойцы, какое наказание в боевых условиях следует применить к вашему сослуживцу, нерадиво выполнившему боевой приказ и этим поставившему под угрозу не только ваши жизни, но само выполнение боевой задачи? — спросил я, расстегивая кобуру и извлекая ТТ.

Улыбка с лица Кабана сползла, будто старая кожа со змеи. Несколько мгновений над поляной висела тишина, а затем Кабан придушенно просипел:

— Командир, да ведь я…

— Почему вы, рядовой Шабарин, будучи назначены в головной дозор, не выполнили поставленную задачу и не осмотрели остров? А если бы здесь были немцы?

— Так ведь нет же никого! — отчаянно воскликнул побледневший Кабан.

— Никого? — Я повернулся в сторону кустов, на которых еще висели его портянки, поскольку он встал в строй, просто засунув ноги в сапоги, и негромко приказал: — Эй, вы, двое, выйти из кустов!

Несколько мгновений ничего не происходило, а затем ветки зашевелились, и сквозь них продрались две фигуры в такой же, как и у нас, форме и не менее грязные.

Местная форма изготавливается из слабообработанных естественных материалов, которые в моем мире стоили бы буквально целое состояние, но здесь это щегольство приводило к тому, что форма мгновенно загрязнялась. Я повернулся к Кабану и повторил вопрос:

— А если бы здесь были немцы?

Шабарин побледнел. Я коротко скомандовал:

— На колени. Руки за голову!

Кабан сглотнул, напрягся, но затем его плечи опустились, и он выполнил приказ. Я шагнул к нему, взвел ТТ и, приставив ствол пистолета к его коротко стриженой макушке, несколько мгновений держал его там, жестким, но спокойным взглядом обводя напряженные и побелевшие лица остальных, а затем чуть сдвинул дуло ТТ влево и нажал на спусковой крючок. От выстрела Кабан содрогнулся всем телом. Я согнул руку, направив ствол пистолета вверх, и поставил курок на предохранительный взвод.

— Встать, — негромко приказал я.

Кабан тяжело поднялся, зажимая рукой простреленное ухо.

— Будем считать, что здесь и сейчас я промахнулся, — сообщил я подчиненным, убирая ТТ в кобуру. — Но это произошло в первый и последний раз. Если я еще раз уличу кого бы то ни было в пренебрежении долгом — больше сотрясать воздух не буду. Всем понятно?

— Так точно! — громко и слаженно грянул строй.

— Отлично, — одобрительно кивнул я, — тогда… Головатюк, раздать мыло и организовать помывку личного состава и стирку обмундирования. Обед — после окончания хозяйственных работ. Вопросы?

— Никак нет!

— Приступайте. — Я повернулся к вновь прибывшим: — Кто такие, откуда?

После увиденного никому из них и в голову не пришло демонстрировать мне что-то, кроме браво-молодцеватого вида истых служак.

— Старшина Гарбуз и рядовой Побегало, товарищ командир! — гаркнул один.

Я одобрительно кивнул. Старшина — это хорошо. В здешней структуре старшина выполнял обязанности, возложенные в Гвардии на командира монады обеспечения. Я собирался сделать таковым Головатюка, но тогда возникала проблема — кого ставить сержантом. А так, если этот Гарбуз окажется толковым и исполнительным, все поворачивается очень удачно…

Следующие несколько дней мы двигались вдоль обреза болот, не приближаясь к опушке. Самой большой проблемой для меня постепенно становилось отсутствие командирского планшета. Все-таки, несмотря на всю нашу подготовку, мы, гвардейцы, чрезвычайно избалованные люди. Нет, мы, конечно, способны использовать в качестве оружия любое подручное средство и выживать там, где любой другой десять раз откинет копыта, но отсутствие нормальной связи и возможности ориентироваться на местности в любых условиях меня напрягало едва ли не больше, чем полное непонимание того, где я нахожусь и как сюда попал.

Непосредственных трудностей это непонимание пока не создавало. К тому же я воспринимал это не как неудобство, а как задачу, а вот незнание местности, окружающей обстановки и крайне ограниченные возможности в анализе и планировании эти самые трудности как раз и создавали.