Роман Злотников - Элита элит

— Не, — развалившись на траве, несколько развязано заявил какой-то боец, — я в вашем батальоне ни за какие коврижки служить бы не стал. Эвон как вас гоняют. Шкура клочьями слазит.

— И дурак, — отозвался другой голос в ответ.

Я присел на пенек и заинтересованно навострил уши.

— Это чего дурак-то?

— А вот скажи мне, ты энту войну-то пережить хочешь?

— Ну ты и спросил…

— А вот я тебе скажу, что у тебя, милок, это вряд ли получится.

— С чего бы так?

— Вот смотри, — за кустами зашебуршало, — вона тот пенек видишь?

— Ну да?

— А теперь гляди… — за кустами гулко зазвенел воздух, как будто кто-то с силой метнул камень. — Считай. Раз — попал! Два — опять! Три, четыре, пять! А теперь на-тко, сам попади.

— Буду я еще с тобой в игрушки играть. Это вы вон все детством маетесь. Как ни глянешь — все в бирюльки играете.

— Что, струсил?

— Да пошел ты!

— Ну хорошо, ежели ты хотя бы два раза из пяти в тот пень попадешь, я тебе пузырь поставлю.

— Да вы ж не пьете все!

Опаньки! Разговор становился для меня все интереснее и интереснее. Резкое сокращение тяги к употреблению алкоголя считается одним из самых ярких признаков первого уровня антропрогрессии. Это не означает, что люди полностью отказываются от спиртосодержащих напитков, нет. Просто перестают чувствовать от их употребления тот же уровень удовольствия, который чувствовали раньше. Это что же, у меня весь батальон уже побывал там, а я ни сном, ни духом…

— Да пьем-пьем, тока не любим.

— Это как это? — в голосе второго собеседника ясно чувствовалась озадаченность.

— Да тебе-то какое дело? Я же тебе бутылку поставлю, а не сам ее вылакаю.

Второй голос помолчал, но, как видно, соблазн был слишком велик.

— Ну смотри, сержант, никто тебя за язык не тянул!

— Давай не болтай… И… не повезло! И еще… опять никак! А… вот теперь молодец! Ну еще разок?.. И последняя попытка… Облом, родной! Пролетел ты против своей бутылки.

— Да ладно…

— А вот никакого ладно. Просто имей в виду, что это вроде как баловство большой смысл имеет. И смысл этот в том, что на одной и той же дистанции, на которой я уже по пятерым фрицам не промажу, — ты с трудом одного завалишь.

— Так мы по ним не булыжниками швыряемся.

— Хочешь из трехлинейки попробовать? Так еще больше проиграешь.

— И че?

— А то, что нас всех так, как ты говоришь, «гоняют», чтобы мы все вот так умели. И, слушай сюда. Как думаешь, когда немец в атаку пойдет, до твоих и моих окопов его равное число доберется? Или все-таки до моих поменьше?..

Несколько мгновений за кустами висела тишина, а затем мой сержант (судя по голосу, это был Сотников — весь свой личный состав я помню наизусть) удовлетворенно подытожил:

— То-то же. А потому у меня, которого эвон как гоняют, шанс в бою уцелеть куда как больше, чем у того, кто, пока затишье, только лежит — пузо греет. Особоливо если нас гоняют всех, а вы опять же все только пузо греете. Понятно?

— А че нам, в бирюльки играть, что ли? — раздраженно отозвался первый. — Ваш-то вон вас, почитай, сразу, на третий день в оборот взял, а наши командиры не чешутся. Чего мы сделать-то можем?

Ну а вот это уже была моя забота. Я встал и, мысленно поблагодарив неизвестного бойца за идею, двинулся в сторону землянок управления полка…

А еще через два дня меня срочно вызвали в штаб корпуса.

Генерал встретил меня мрачнее тучи.

— Ну что, Куницын, доигрался? — резко прервал он мой доклад.

— Не понял, товарищ генерал.

— Вот, полюбуйся!

Он сгреб со стола и ткнул в мою сторону какие-то листки. Это оказались какие-то списки. Я мельком пробежал их глазами. Сто двадцать три человека.

— Что это?

— Это список личного состава твоего батальона, ордера на арест которых затребовал капитан Бушманов. И получил! И ты там — в первой строчке!

— Я видел, — спокойно отозвался я, а затем задумчиво произнес: — Поторопился капитан, поторопился… Мы же с вами хотели от него тщательности и основательности. А он…

— Что ты здесь мне лирику разводишь? — вскинулся комкор. — Да ты понимаешь, чем это тебе грозит?

— Мне? — картинно-удивленно осведомился я. — Не напомните, товарищ генерал? По-моему, вы расценили мой батальон как единственный резерв корпуса, а то и армии. И лишить корпус этого резерва в преддверии скорого наступления немцев — это ошибка. Или… — Я многозначительно замолчал.

Генерал молча смотрел на меня. Сыграть с капитаном на его поле… страшновато, что и говорить. Но я не собирался давать генералу ни единого шанса спраздновать труса.