Любовь Федорова - Путешествие на север

В дверь постучали.

– Да, – откликнулся Нонор.

На пороге показался дежурный секретарь.

– Сюда, эргр Датар, – проговорил он, пропуская в кабинет высокого человека в монашеском длинном плаще и с надвинутым на лицо капюшоном. – Кир Нонор примет у вас жалобу и оформит протокол...

Киром инспектора Нонора в префектуре называли только по особым случаям. Во-первых, потому, что наследное его имение было не обширнее иного сельского огорода, а во-вторых, и сам он редко вспоминал, что является высокорожденным, и другие об этом помнили не более инспектора Нонора. Спросить, не погорячился ли секретарь, решая за кира Нонора вопрос оформления протокола, инспектор не успел. Дверь закрылась, секретарь сбежал, рассчитав весьма верно – что лицо духовного звания инспектор Нонор прочь не погонит и в пререкания может вступить с начальством, но не со слугой Единого.

Монах стоял в кабинете, прямой как жердь и разговорчивый как устрица. Даже до того, чтобы поздороваться, не снизошел.

КирHop стащил с правой руки вязанную из собачьей шерсти перчатку, встал со своего места и сделал приглашающий жест рукой.

– Эргр Датар?

Монах вдруг спохватился.

– Простите, – торопливо проговорил он, приподнимая капюшон со лба. – Простите, я плохо вижу в темноте.

Мему, перебиравшемуся с бумагами из-за стола на подоконник, в голову не пришло вернуться и зажечь лампу, пока ему не приказали. Хотя Нонор не сказал бы, что в кабинете действительно темно и ничего не видно. Вполне можно было поберечь масло еще на шестую часть стражи.

Инспектор отобрал у Мема два листа чистой бумаги, сел за стол и положил их перед собой. Посетителю пришлось разместиться на прежнем месте Нонора – на скамье. Он наконец развязал свой плащ и опустил капюшон на плечи.

И все, что подумалось про него Нонору вначале, оказалось неправдой. Эргр Датар был вовсе не заплесневелым сухарем из монастырских закромов, способным надменностью перещеголять высокорожденного тарга. Перед Нонором сидел мальчишка едва ли старше Мема, с ангельски красивым личиком, кожей цвета свежих сливок, тяжелыми медовыми волосами и с ресницами, по длине и густоте подобающими даже не девушке, а скорее корове.

– Ограбили мой храм, – сказал монах, щурясь на теплый огонек лампы и подгибая тонкими пальцами края рукавов. – Благодарение Небу, не осквернили место, никого не убили при этом. Сторож отлучился в харчевню за углями, и кто-то воспользовался случаем...

Нонор поставил первую отметочку на листе бумаги.

У Мема имелась числительница с астрологическим прогнозом почти на полгода вперед. День этот был помечен как неудачный. Так оно все и получилось: с самого начала не заладились дела.

Все товарищи по спальне в Каменных Пристанях в этот день шли в увольнение и с восторгом обсуждали грядущие планы: нагуляться так, чтобы рога в землю. А Мем отрабатывал пропуск занятий у Нонора за тот раз, когда отец забирал его из лицея для поездки в Эгироссу. И он был должен еще один день – то есть следующего увольнения ему тоже не видать. На самом деле Мем ничего не имел против учебы или против инспектора Нонора. Он был против того, чтобы всю оставшуюся жизнь провести на сыскной работе, как требовал от него отец.

Почтенный господин Фемем всю молодость и зрелые годы провел в путешествиях. Вначале он служил в охране, сопровождал караваны в Савр-Шаддат, Ренн, Эн-Лэн-Лен, к Борею и в степи; потом вошел в долю к одному купцу и возил в северные земли свои товары; и, наконец, стал владельцем собственного торгового дома. Он сменил сухопутную караванную торговлю на более выгодную морскую, обосновался в Столице, и плавать его корабли стали не на Белый Север, как раньше, а в южные воды: рейсы на юг сопряжены были с меньшими трудностями, а доход давали равный с северным.

Белый Север остался лишь в отцовских воспоминаниях. Слушая рассказы господина Фемема о дальних странах, Мем с детства мечтал путешествовать. Во сне ему виделись степи седых, длиной в человеческий рост, лежащих трав – от ветра волны по ним бежали, как по морю; древние путевые камни – камень в виде креста, камень-звезда, камень – раскрывшая крылья птица; белое северное солнце и разлив быстрых степных рек – валуны в середине русла разбивают поток на белые вихрящиеся струи; каменная зыбь Запредельных Высот, пещерные города и древние монастыри в скалах, оставшиеся от легендарного Белого Энлена, борейский Мост-над-Пропастью... Господин Фемем умел рассказывать. Все, увиденное им однажды, вставало перед глазами Мема как настоящее: протяни руку – и прикоснешься. Ощутишь сырую прохладную землю седогривой степи, почувствуешь горьковатый степной ветер, окунешься в радугу, сияющую в ледяной пыли горных водопадов, услышишь, как гудят под землей колокола пещерных сказочных царств... А на самом-то деле Мем и гор настоящих как следует вблизи не видел. Эгиросса на севере, Лиларос на юге – вот и весь предел его путешествиям. Сорок лиг в одну сторону, двести сорок в другую. Каменная дорога, обсаженная колючником и масличным орехом, овечьи пастбища, пологие холмы к северу от Столицы или роскошные сады вокруг усадьб к югу – это все впечатления от его собственных путешествий. И перспектив попутешествовать дальше – никаких.