Максим Макаренков - Стражи. Боги холода

Ее бросило всем телом на стенку ближайшего гаража. Никак не получалось вдохнуть, она со всхлипами пыталась затолкать в себя хоть немного воздуха, шарила пальцами по железной стене, пытаясь встать, и со страшным спокойствием понимала, что это конец.

Самым жутким было молчание. За те недолгие секунды, что прошли с начала схватки, никто из нападавших не открыл рта.

Удалось развернуться.

Она увидела, что на нее наступает бомжеватого вида верзила с пустыми глазами. В руке он сжимал что-то тонкое и острое.

– Это называется заточка, – зачем-то вспомнила она, и выставила вперед руку с зажатым ключом.

Верзила даже не сбавил шага. Он начал отводить назад руку с заточкой, походка стала ныряющей, корпусом он делал обманные движения, лицо сохраняло туповато-сонное выражение.

Из ниоткуда появилась еще одна темная фигура. Новый участник событий нанес убийце с заточкой короткий страшный удар в горло, и верзила молча упал на колени, потом ткнулся лицом в землю.

– Подскочив к Тане, человек взял ее за подбородок, приподнял лицо:

– Цела? – и сам себе ответил:

– Цела.

Татьяна не могла придти в себя – ее спасителем оказался Вяземский!

Между тем, он действовал с холодной эффективной жестокостью. Казалось, там, где он находился, белая, пахнущая сырым несвежим мясом дымка отступает.

На Вяземского набросился оборванец с трубой. Все так же молча, не обращая внимания, что кровь из разодранной щеки заливает рубашку.

Вяземский пропустил мимо себя размашистый удар, сделав шаг, оказался сбоку от противника, и нанес ему удар за ухо. Не давая телу упасть, схватил за подбородок и затылок, резко дернул назад. От короткого хруста Таня поморщилась, ее замутило.

В свободный от дымки круг вышел человек. Таня узнала Олафа.

Вяземский глянул на него, Олаф кивнул:

– Да. Все.

– Олаф, займитесь, пожалуйста, уборкой.

Скандинав снова скрылся в дымке, а Вяземский подошел к бессильно осевшей на землю Тане, присел перед ней на корточки:

– Татьяна Владимировна, идти сможете?

Она хотела ответить, хотела сказать, что пусть он убирается к черту, что это он виноват, что ее чуть не убили, но почувствовала, как начинает ее бить неудержимая дрожь ужаса и, свернувшись калачиком, упала на землю.

Вяземский легко поднял ее на руки и крикнул в туман:

– Владимир! Забери сумку Татьяны Владимировны, найди ключи, бегом вперед.

И с Татьяной на руках зашагал к подъезду.

Татьяна дрожала, а, когда Вяземский внес ее в квартиру, ее уже неудержимо трясло. Перед глазами все мелькало лицо человека с трубой – абсолютно тупые, ничего не выражающие глаза, густые тягучие капли крови, стекающие по разорванной щеке, механические движения деревянной куклы.

Ломило спину, воздух проходил в легкие со свистом, каждый вдох отдавался под лопатками тяжелой болью.

Владимир сноровисто стащил с нее кроссовки, и они с Вяземским осторожно положили ее на кровать. Мурч попытался зашипеть на незнакомцем из-под кровати, но на него шикнули, и кот исчез.

– Вы… как? – попыталась спросить Таня, но Вяземский оборвал ее:

– Молчите, Татьяна Владимировна, попробуйте-ка на живот перевернуться и поднимите футболку.

Лечь на живот она смогла, а вот когда попыталась дотянуться до подола футболки, застонала и бессильно уронила руки.

– Так. Тогда я сам. – Вяземский ловко задрал футболку, прохладными пальцами прошелся по спине.

– Тут болит? А тут? А ну, вдохните. Да глубже!

Боль была адская, но вдохнуть удалось.

– Так, судя по всему. Переломов нет. Но ушибли вас здорово.

– Ушибли?! – Татьяна от возмущения села, и заорала от боли в спине. Но не остановилась. Ее понесло.

– Да меня убивали! Прямо там! У моего га-ара-ра…

Она не могла выговорить больше ни слова. Снова скрутило волной липкого ужаса, пришло осознание того, что, не наклонись она, подчиняясь волшебному кулону, лежать бы ей сейчас с проломленным черепом. И это был бы конец. Смерть. Она, молодая, умная, рассчитывавшая дожить до глубокой старости и внуков, Татьяна Береснева, навсегда перестала бы существовать.

– Татьяна, слышите меня, – присел перед кроватью, на которую снова повалилась девушка, Вяземский.

Таня тихо выла, всхлипывая, в остановившихся глазах застыло отчаянье и ужас.

Глубоко вздохнув, Вяземский пробормотал:

– Проклятье. Никогда не умел с женщинами обращаться.

Затем исчез из поля зрения, захлопали двери кухонных шкафов, затем холодильника, раздалось недовольное: