Олег Быстров - Укради мою жизнь

С объектом Вик определился, но и основ мастерства никто не отменял. Для полноценного тяга нужна атмосфера, и более всего подходит для этого ссора, скандал, вагонная свара. Лучше с матом и прихватыванием друг друга за грудки.

Сейчас вагон заполняли в большинстве своём мужчины: рабочие с фабрики, отстоявшие дневную смену. У всех одинаковые дешёвые куртки, одинаковые изношенные джинсы, одинаковые потёртые физиономии. И одна на всех угрюмая тоска. Доберутся до Фуфайки, осядут в недорогих забегаловках и напьются копеечного пойла до зелёных чертей. А завтра снова на работу…

Ссору, конечно, можно затеять и здесь. Мужики в состоянии глухого раздражения, вспыхнут как свечки, но предприятие может оказаться себе дороже. Примутся сообща морду бить, тут не до витакса станет.

Тут и там по вагону попадались коренные обитатели предместья, собравшиеся в город по каким-то своим надобностям. В основном тоже мужики, но имелось и несколько пожилых женщин в старенькой простой одежде. Ехали молча, с угрюмыми усталыми лицами. Ни дорожных разговоров, ни обсуждений. Хоть бы мэра поругали сообща, что ли. Благо, повод всегда найдётся. Но нет…

Девица стояла в проходе. А чуть ближе по ходу движения восседал благообразный мужчина в приличном пальто и шляпе. Краснолицый, с седыми висками, на крупном носу и круглых щеках сеточка сосудов. Ясно — гипертоник и любитель пива по вечерам. С некоторым достатком и высоким самомнением. Такие обычно заводятся с пол-оборота.

— Девушка, девушка!.. — Вик нахально полез через толпу пассажиров. Сзади зашикали, но это тоже было на руку. Пусть всё произойдёт в обстановке лёгкого общественного резонанса.

Биополе штука тонкая. И чуткая. Если окружающие люди возбуждены, если они в эмоциональном напряжении, поле жертвы тоже теряет устойчивость, становится более подверженным воздействиям извне. Каким бы крепким орешком ты ни был, но когда вокруг скандал, или, к примеру, паника — ты уязвим.

Тягуны это отлично знают, и Вик частенько замечал намётанным взглядом: если где-то вспыхнула заварушка, заговорили на повышенных тонах, загомонили, то приглядевшись, можно различить рядом с участниками действа невзрачного гражданина неброской наружности.

Он скромно стоит чуть в стороне, стараясь не глазеть на возбуждённых сограждан. По лицу видно, что скандал ему крайне неприятен, может быть даже, он испытывает чувство стыда за соотечественников. За их покрасневшие лица, распяленные в крике, брызжущие слюной рты, за вцепившуюся в чужой ворот пятерню. Но и не уходит он, такой вот скромный и интеллигентный. Не бежит, сломя голову, от ругани и чужого хамства, а наоборот, жмётся к спорщикам поближе. И снимает витакс.

Вику сейчас было нужно именно это.

— Девушка! — под возмущённый ропот пассажиров он наконец-то пробрался к объекту. — Это не вы обронили?..

Он обозначил движение рукой с зажатой женской перчаткой, и тут же всем своим весом стал на ногу благообразному.

Брови девицы взлетели кверху, даже рука слегка потянулась, но перчатка, не имевшая к ней, конечно же, никакого отношения, осталась в кулаке тягуна. А вот мужик буквально взвился:

— Ах, чтоб тебя!.. Ты что, ослеп?! Куда ноги ставишь, олух, хоть смотри!..

— Ладно-ладно, папаша, — Вик придал интонации по возможности больше развязности, — не серчай… И это, не голоси так, я ж тебя не раздавил.

— Не раздавил?! — мужик чуть не подскочил от такой наглости. — Да ты мне ногу мало что не оторвал!..

Ситуация развивалась согласно плана. Девица чуть отстранилась, и брезгливо изогнув чувственные губки, постреливала глазками на спорщиков. Пока она считает себя непричастной, а нужно сделать из неё союзницу. Чувство сопереживания открывает поле как ничто другое.

— Ты же сидишь, дед!.. — ещё подзавёл Вик гипертоника. — С комфортом, в мягком кресле! Тебе бы ещё и вагон пустой, да? Чтоб никто к тебе не прикоснулся?

— Какой «прикоснулся»! — не унимался мужчина, явно среагировав на обидное «дед». — Ты по мне топчешься как стадо коров!.. Хоть под ноги смотри!

— Вот все они, старики, такие! — Теперь Вик апеллировал к девице. Приглашал её как бы разделить с ним справедливое негодование. — Всё им плохо! Везде первые, везде им дорогу уступи, всегда уважение окажи… Чуть зазевался, не заметил дедушку — и вот ты уже хам, сволочь и грубиян!

Девушка непроизвольно кивнула. Ещё бы — с таким самомнением, ярко выписанным на смазливом личике, она наверняка рассуждала так же. Искренне считала, что дорогу должны уступать ей. И лучшее место в вагоне тоже. И не только в вагоне. А то ведь за этим старичьём не протолкнёшься! Вот так станут на дороге затором, непреодолимой преградой, и можно не успеть, опоздать, не дай бог, к кормушке под названием «жизнь».