Андрей Дашков - Андеграунд

Он подошел ближе, чтобы получше разглядеть тех, кто стоял в очереди. В основном пожилые. Вспомнилась «316, пункт «В» Лимонова. Про узаконенное убийство всех, достигших определенного возраста. Еще один провидец, никого не напугавший и ничего не предотвративший. Но все ведь не так уж плохо! Слава богу, до убийства у нас еще не дошло. А может, дошло? Нет, вряд ли. Что-нибудь да попало бы в Сеть… Так что ему грозила всего лишь принудительная оптимизация. Кто знает, может, ему даже понравится. Если он окажется в психушке, то разве плохо сделаться счастливым идиотом? Отчего же ему так погано? И отчего у людей из очереди такие лица, будто они стоят перед воротами концлагеря?

Где-то глубоко внутри у него имелся ответ. И этот ответ ему не нравился. Ответ не сулил ничего хорошего и грозил окончательной потерей самоуважения.

В общем, он кое-как протянул те три дня. Провел их не лучше и не хуже многих предыдущих. Во всяком случае, о сочинительстве речи уже не было. Его женщина постоянно находилась рядом. Вместе они обошли напоследок почти весь старый город. Неизвестно, куда его отправят после оптимизации, но то, что сюда он вернется не скоро, если вообще вернется, так это точно. Он никогда не встречал бывших «оптимизированных» после банкротства. Хотелось думать, что он задолжал обществу меньше, чем успеет отдать. И все же не давали покоя кое-какие зловещие слухи насчет того, как решается продовольственная проблема в Зомбиленде.

Кстати, во второй день они побывали и там. Вернее возле. Прогулялись вдоль двенадцатиметровой высоты бетонной стены, покрытой остроумными и просто красивыми граффити. Охранники на вышках несли свою социально значимую службу. Платные смотровые площадки, вознесенные над стеной и огражденные бронестеклом, пустовали. Зрелище уже давно всем надоело.

Аттракционы тоже.

* * *

Он попросил ее остаться дома. Дальше было проще. Уже ничто не имело особого значения. И, как это иногда бывает, сразу «поперло»: даже не оказалось очереди перед дверью отделения Депсоцопта. Он сплюнул в мусорную урну – в самый раз для оставленных у входа надежд, – и поймал на себе взгляды мордоворотов, обещавшие: еще немного – и мы тобой займемся.

За дверью начинались бюрократические кишки, язвы, шлаки. Ему назначили куратора – молодого самоуверенного хлыща, у которого социальная ответственность прямо-таки зашкаливала. Чувствуя себя хозяином чужой судьбы, хлыщ разговаривал с ним покровительственно. Хотелось дать ему в нос. А почему бы нет? – спросил себя сочинитель ненужных историй. И после того, как услышал обращение «папаша» в третий раз, так и сделал.

Хлыщ заткнулся, но ненадолго. Казалось, от неожиданности он даже не сразу почувствовал боль. Однако боль пришла. Писатель с удовлетворением увидел юшку, хлынувшую из ноздрей. Впрочем, удовлетворение было кратковременным. Ну ты и дурак, сказал он себе. Стоило ради этого сюда ползти. Лучше бы сразу пустился в бега. Тогда, по крайней мере, выглядел бы мужчиной в ее глазах. А так что? Старый истерик, лишний раз подтвердивший свою асоциальность? Да нет, все намного проще. Ленивая тварь, вот он кто. Ему было лень бегать от них, или пытаться задобрить их, но не лень заехать ублюдку в морду. И так всю жизнь. Может, потому его и ждал такой конец?

После того как хлыщу остановили кровь, умыли и почистили костюмчик, беседа с литератором продолжалась, только теперь он сидел с руками, скованными за спиной наручниками, а возле двери торчал мордоворот. Похоже, подобные срывы не были тут редкостью. Во всяком случае, хлыщ воспринял это с юмором.

– Зачем же так нервничать, папаша, – сказал он, нехорошо ухмыляясь и делая какие-то пометки в своем планшете, то бишь в личном деле сочинителя. А тот теперь тоже ухмылялся – кривенько и нехорошо. Ухмылялся, пока хлыщ мстительно зачитывал от корки до корки все предусмотренные законом документы и отчеты, призванные продемонстрировать тупоголовому господину писателю его несоответствие общественным стандартам и полнейшую никчемность.

Минут через двадцать он был официально объявлен социальным банкротом. Его даже отстегнули от спинки стула, чтобы он расписался в подсунутой бумажке, подтверждая, что ознакомлен и поставлен в известность. Сделалось даже как-то скучно. Скорее бы все закончилось, начал думать он, точно всякий порядочный приговоренный. Но как раз приговора-то он пока и не услышал. Хлыщ, похоже, решил растянуть удовольствие.