Кирилл Бенедиктов - Завещание ночи. Переработанное издание

Если солдаты сожгут дацан, то что станет с дедушкой Чимитом?

— Дедушка Чимит, пойдемте со мной!

— Нет, — твердо ответил старик. — Мое место здесь, мальчик. К тому же, если они не найдут меня, то могут пустить по следу погоню. Я должен остаться. А ты беги. Беги к отцу и скажи ему… скажи ему, что алтарь…

Лама замолчал. Потом чем-то щелкнул, и в темноте затеплился слабый огонек свечи.

— Что алтарь, дедушка? — дрожащим голосом спросил Ромка.

Настоятель не ответил. Потом вдруг заговорил на своем загадочном гортанном языке. Понятны были только интонации — старик как будто обращался к кому-то с вопросами, на которые очень хотел получить ответы.

— Почему? — вдруг проговорил он по-русски. — Этот мальчик?.. Ни испытаний, ни посвящения…

Ромка почувствовал, что речь идет о нем, и сжался, как пружина в часах. Дедушка Чимит снова забормотал что-то на странном наречии. Огонек в его руках плясал и подрагивал.

— Хорошо! — выкрикнул он, наконец. Потом добавил несколько слов, которых Ромка не понял. — Пойдем, мальчик…

Он вдруг повернулся — огонек скользнул в сторону, почти пропал из виду и устремился куда-то во тьму. Ромка с трудом поднялся и поспешил вслед за ламой — больше всего он боялся остаться один в темноте. К счастью, идти пришлось недолго. Ромке даже показалось, что лама водит его по кругу — во всяком случае, остановились они в каморке, где подозрительно знакомо пахло прелыми шкурами. Здесь тоже была деревянная лесенка, и дедушка Чимит полез по ней наверх, велев мальчику ждать его внизу. Хорошо еще, дал свечку — с дружелюбным желтым огоньком было не так страшно.

Настоятель вернулся спустя пять минут, самые длинные пять минут в Ромкиной жизни. В руках у дедушки Чимита был какой-то массивный предмет, закутанный в плотную ткань.

— Возьми, — строго сказал старый лама, протягивая предмет Ромке. — Это великое сокровище, одно из трех, что должны быть собраны на алтаре Скрещенных Стрел. Обещай, что будешь хранить его всю свою жизнь, мальчик.

— Обещаю, — пролепетал Ромка. Он осторожно взял сверток — ткань оказалась колючей на ощупь, но сам предмет был не очень тяжелым. — А что это, дедушка Чимит?

— Это Чаша, мальчик. Нет времени рассказывать. Иди за мной.

— Вы же говорили, что все священные реликвии давно потерялись? — не унимался Ромка, пробираясь вслед за настоятелем по узкому подземному коридору.

— Я солгал тебе, мальчик, — просто ответил лама. — Сокровище нижнего мира и сокровище мира людей действительно пропали еще до того, как учение Будды пришло в эти земли. Но Чаша Могущества, сокровище мира богов, несколько веков назад вернулась к нам. С тех пор она хранилась в этом монастыре. Но теперь… теперь настало время его покинуть.

Он остановился и прижался к стене коридора, пропуская Ромку вперед.

— Беги, мальчик. Беги что есть мочи. Скажи своему ата, что Чаша укажет ему путь к алтарю Скрещенных Стрел. Но пусть никому не говорит о ней, потому что те, кто пришел за Чашей в этот мирный дацан, могут прийти и к нему.

— Дедушка! — Ромке захотелось обнять старика, но в руках у него был сверток с Чашей. — Дедушка, что они с вами сделают?

— Что может сделать один сон с другим? — непонятно ответил настоятель. — Не думай обо мне, мальчик. Думай о том, что теперь это, — он указал на сверток, — твоя судьба. И беги быстро, как олень.

Когда Ромка, прижимая к груди колючий сверток, выбрался из замаскированного лапником подземного лаза, туман почти рассеялся. Со склона сопки хорошо было видно, как за палисадом дацана солдаты сгоняют монахов к глухой стене одного из домов. Блестели в лучах утреннего солнца при-мкнутые к винтовкам штыки. Когда во дворе монастыря загремели выстрелы, Ромка повернулся и, глотая слезы, побежал по заросшему колючим кустарником склону обратно в лагерь.

Аристарх Петрович был близок к обмороку.

На его глазах солдаты, выполняя приказ комиссара-бурята, расстреляли монахов. Без суда, без следствия, даже без решения военного трибунала. Все было кончено за каких-то две минуты. Солдаты действовали деловито и быстро, как муравьи, и будничность, с которой была совершена казнь, потрясла Аристарха Петровича до глубины души.

Но еще больше профессора терзала мысль о том, что он оказался невольным пособником убийц. Не согласись он вести отряд к дацану, монахи остались бы живы.

«Тогда убили бы тебя, — подсказывал рассудительный внутренний го-. лос. — Да если бы и не убили, то посадили бы лет на десять. Подумай о Лилечке! Она этого точно не выдержит!»