Кирилл Бенедиктов - Завещание ночи. Переработанное издание

— Иди и сразись с ним, — сказал тот, кто разговаривал со мной. Его голос тоже изменился, в нем появились механические интонации, напомнившие мне черный ящичек у постели Мороза. — Сконцентрируйся на своих желаниях. У тебя есть шанс. Используй его.

(Я почувствовал, что меня неудержимо тянет к Чаше, втягивает в Чашу, что Чаша растворяет меня в себе, как кипяток растворяет сахар, я исчезал и в то же время воплощался в раскаленном потоке вселенского могущества. Я был расплавленным металлом, и Чаша ковала из меня клинок. Хромец тоже был клинком, черным и сверкающим, его блеск завораживал, он взлетал и опускался, высекая в воздухе огненные руны, и пространство разваливалось под его ударами, как перерубленное пополам тело противника, а в разверзшейся щели клубилось, дышало, вздымалось бездонное, поглощающее свет, вечное и непредставимое — это Ночь шла за своим Королем.)

— Может быть, вечность не так плоха, как о ней думают, — сказал металлический голос. — Иди и сражайся, морпех, и удачи тебе.

Белая сфера погасла, закружился и повалил тяжелый мокрый снег, он падал во всех мирах, и во всех мирах стояли друг напротив друга двое смертельных врагов, разделяемые янтарным светом Грааля.

И желания наши столкнулись над сияющей Чашей и зазвенели, как звенят скрестившиеся клинки. Хромец был сильнее, и сила его была подкреплена камнем, по-прежнему сверкавшим в Железной Короне. И я почувствовал, что видение вселенского могущества ускользает от меня, и меня самого загоняют к краю бездны, за которой Ночь подняла уже свои черные, закрывающие небо штандарты. Тогда, балансируя на грани Ночи, я вновь вспомнил о Наташе и рванулся вперед. И сила Хромца поддалась, и он отступил на шаг. И вновь скрестились клинки, и я на мгновение — растянувшееся, быть может, на годы — заглянул в самые темные тайники обреченной души своего врага. Я увидел там тьму и звериную жажду обладания магической мощью Триады, и звериный страх смерти, и торжественное преклонение перед Ночью, под которой он явно понимал что-то большее, чем тот клубящийся мрак, что кипел в бездне за моею спиной. И безысходную тоску, застилавшую все, тоску, от которой не было спасения, которая была оборотной стороной бессмертия и изнанкой железной воли, две тысячи лет гнавшей моего врага по дорогам судьбы. Тоска эта была столь безмерна, что, поняв ее глубину, я на мгновение заколебался и приостановил натиск. И тотчас же ледяные пальцы сжали мне горло, и вновь под ногами разверзлась Ночь. Острый и блестящий клинок взлетел над моей головой, громовой смех раскатился под пустым небом. И уже понимая, что проиграл, я последним усилием истончившейся воли вернулся в мир, где замерли друг против друга две неподвижные фигуры и где скалился, разделяя нас, Хрустальный Череп Смерти мертвыми своими глазами. Вернулся и нажал спусковой крючок автомата.

Очередь вдребезги разнесла Хрустальный Череп и захлебнулась до того, как я успел поднять руку с автоматом выше, на уровень груди Хромца. Но в брызнувших мириадами огней осколках разлетевшегося Черепа я увидел, как высокий мужчина в тяжелых золотых одеждах вновь выронил Чашу, поднял руки ко лбу и медленно, словно подрытая под основание башня, повалился назад. Я пощелкал спусковым крючком, отшвырнул бесполезный теперь автомат и сделал неуверенный шаг по направлению к поверженному противнику. Если это был очередной трюк Хромца, жить мне оставалось недолго.

За эту длинную ночь я уже видел, как выглядит мертвый бессмертный, и не особенно удивился. На этот раз не было ни темной крови, ни рваных ран. Была громоздкая, сразу ставшая бесформенной фигура высокого человека с голым блестящим черепом. Череп этот паучьими лапами охватывала тонкая железная корона, а в центре ее, там, где прежде был камень, зияло отверстие. И там, в этом отверстии, блестел небольшой, впившийся в кожу кусок хрусталя — только и всего.

Я наклонился и присел перед телом Хромца на корточки. Осторожно взял его руку — она была очень тяжелая и холодная, как замерзшее дерево. Потом я потянулся и, стараясь не прикасаться к отполированному черепу, снял Железную Корону.

Камень — небольшой, неправильной формы желтоватый кристалл — лежал среди осколков Хрустального Черепа. Я поднял его и положил в карман.

Потом сел на пол, прислонившись к холодному металлическому кубу. Хромец не подавал признаков жизни, оставаясь все таким же холодным и твердым. А Дарий был еще теплым, и Олег — у него в животе была открытая рана в два кулака шириной, и он еще пытался ползти, прежде чем умер. Мне не хотелось оставлять их рядом с Хромцом в этом отвратительном подземелье, и я решил, что обязательно вернусь сюда за ними — когда разберусь с делами на поверхности. Я закрыл им глаза, подобрал с пола Чашу — она вновь стала тусклой и невзрачной — и пошел к выходу.