Колин Уилсон: Мир пауков: Башня. Дельта [сборник]

– Что это с ними?

– Выказывают благоговение перед посланником богини.

Когда спускались по пролету, Найл с непривычки дивился. На каждой площадке в одной и той же позе лежали паучьи стражи. Внизу, на полу парадной, вообще насчитывалось несколько десятков; прямо мертвецкая какая-то. Когда случалось задевать, они лежали без движения; даже умы казались оцепеневшими и неподвижными, словно сама жизнь в них застыла.

Было облегчением выйти обратно на свет; после холодной темноты здания он казался поистине даром небес. Площадь перед зданием была полна народа. При появлении Найла по людскому морю пронесся возбужденный рокот. Затем по властной команде Дравига все попадали ниц и почтительно застыли. Даже Мерлью, стоящая внизу на ступенях, опустилась на колени и склонила голову.

Найл чувствовал, что краснеет от смущения. Он повернулся к Дравигу:

– Прошу тебя, вели им встать.

– Это будет против закона, – почтительно заметил Дравиг. – Как правитель города, ты должен почитаться с таким же благоговением, что и Смертоносец-Повелитель.

– Правитель? – вопросительно Найл взглянул на Дравига.

– Разумеется. Как посланник богини, ты распоряжаешься жизнями всех, кто зависит от нее.

Найл окинул взором коленопреклоненную толпу, неподвижностью напоминающую пауков; все показалось ужасно нелепым. Затем посмотрел на Дравига и отказался от мысли велеть им подняться. Вместо этого он поспешил по ступеням к ожидающим внизу колесничим. Когда проходил мимо Мерлью, та приподняла голову; в глазах озорная усмешка. Найл был благодарен ей за это.

Через шесть недель после того, как был заключен договор о примирении, Найл отплыл из бухты на судне под командой Манефона; сопровождали его Симеон и брат Вайг. Главной целью было выполнить зарок, что он дал себе, покидая родную пещеру: возвратиться и похоронить отца с воинскими почестями. Когда о своем намерении он заявил на Совете Свободных Людей, те тотчас высказались за то, чтобы прах Улфа был погребен в мраморном мавзолее на главной площади города. Найл же выступил против предложенного (отплыть с флотилией кораблей, а по возвращении устроить факельное шествие). Не желая лишний раз спорить, он ускользнул на рассвете, о конечной цели путешествия предупредив лишь мать.

Утро выдалось яркое и безоблачное, но в стойком северо-западном ветре неуловимо присутствовал запах осени. Подвижный треугольный парус позволял идти строго на юг – курс, по словам Манефона, непременно ведущий к тому месту, от которого Найл отплыл три месяца назад.

Он стоял, опершись руками о планшир, и пристально вглядывался в морскую даль – барашки волн отражали солнечный свет. Вновь он ощущал неизъяснимый восторг при виде воды, словно она сама по себе была волшебным веществом, скрывающим в себе тайну счастья. Созерцая постепенно тающую линию берега, он уютно, как бы со вздохом расслабился; душу наполнила восторженная уверенность, что жизнь бесконечно богата и щедра на воздаяния.

Кстати, такое, чтобы расслабиться и подумать о своем, случилось с ним впервые за много недель. Правителем, оказывается, быть ох как непросто; совсем не то, что думалось раньше. Три дня после принятия договора о примирении город ходуном ходил от шумных вакханалий – ночи напролет! Впервые за два столетия мужчинам и женщинам дозволялось быть вместе открыто, и детей выпускали из детских, чтобы приобщились к празднеству. Руну, Мару и Дону носило где-то ровно сутки, во дворец возвратились с гирляндами цветов на шее, мордашки размалеваны. Вайг так набрался, что весь третий день провалялся в бесчувствии, а наутро очнулся с головной болью – такой, что думал, не выживет. Сам Найл в гуляньях не участвовал; все три дня он провел считай взаперти с Советом Свободных Людей, работая над новым трудовым распорядком, который заменил бы принудительный труд.

Поначалу казалось, все достаточно легко: люди теперь свободны и каждый может заниматься всем, чем хочет. Но тут кто-то верно подметил, что при эдаком раскладе никто не захочет выбрать себе черную работу: чистить канализацию, вывозить мусор. Так что, в конце концов, сообща решили: на данный момент все существующие должности сохранить, и за любое нарушение – под суд. Правда, приняли единогласное решение: на работу люди являются сами, никак не строем под надзором бойцовых пауков и не под командой служительниц.

Едва разобрались с этим – пошла дискуссия, как быть с рабами: считать их также свободными и позволять жить, где им вздумается? Ведь не их, в конечном итоге, вина, что они выродки. Но все-таки решили, что им и так хорошо; пусть живут где жили, и не надо вносить сумятицу, предлагая вольный выбор работ. Разницу внесли только в формулировку: отныне они не рабы, а «неголосующие жители».