Роман Злотников - 2012. Точка перехода

Мишка задумался, потом осторожно спросил:

– Но ты же говорил, что с вами предпочитают не связываться? А сейчас утверждаешь, что вы ограничены в возможностях.

– Ну да, ограничены, – согласился Седой. – И сильно. Но при сравнении возможностей очень многое зависит от уровня, на котором они находились до ограничения. Так что даже остатка вполне хватит для того, чтобы нейтрализовать любую угрозу. Хотя мы сами чувствуем себя, как чувствовал бы человек, которому, скажем, вырвали язык, один глаз, прокололи барабанные перепонки и отрубили обе ноги и правую руку.

На лице Михаила появилось сочувственное выражение. Седой в ответ махнул рукой, типа не парься.

– Ну, давай пока на этом вопросы закончим. Понял, что передать Черному?

– А откуда… – начал Миша, но Седой нетерпеливо насупился и мотнул подбородком:

– Неважно. Так понял?

– Да, а…

– Насчет того, что я тебе рассказал: сейчас – забудь, потом вспомнишь, – произнес он, пристально глядя Михаилу в глаза. Тот легонько вздрогнул, а затем устало потер лоб.

– Блин, голова что-то… ну так как там с моим пантаклем, нарыл что?

Седой удовлетворенно кивнул.

– Пока мало.

Михаил поднялся с тахты.

– Ну, тогда я двинул.

Уже в прихожей Седой на всякий пожарный уточнил:

– Насчет тетрадки все понятно?

Михаил обиженно насупился.

– Не боись, я на память никогда не жаловался.

– Да уж вижу, – усмехаясь чему-то своему, кивнул Седой и прикрыл дверь за спиной гостя…

Все это Миша, путаясь и захлебываясь купленным в киоске пивом, изложил Черному. Из сквера они убрались и сейчас сидели в парке ЦДХ. Черный слушал молча, неотрывно глядя на Михаила и все время стараясь убедить себя, что тут что-то не то. Что Михаил это где-то вычитал, услышал, может, даже просто придумал. Хотя последнее предположение в голове никак не укладывалось. И дело даже не в том, что до сих пор он никогда не замечал за своим сокурсником склонности ко лжи. Михаил просто не мог придумать ничего похожего. Он был нормальный парень, занятый чисто житейскими делами и заботами – что, когда и почем купить, где подработать и за сколько, как поскорее скинуть зачет и уехать на тренировку. Ничего более. Поэтому, после того как Михаил замолчал, Черный еще некоторое время сидел, размышляя над его рассказом, а затем осторожно спросил:

– Значит, ты ничего не помнил, пока мы с тобой не заговорили о моей тетрадке?

– Ну да, – уныло кивнул Михаил, а затем покачал головой. – А я ему еще говорю: «Не боись, мол, я на память никогда не жаловался…» Вот же сука!

Они снова помолчали. Потом Миша повернул голову и спросил:

– Слушай, ну так че ему сказать-то по поводу тетрадки?

Черный задумался. Конечно, в свете новой информации решение стоило обдумать заново.

– Знаешь, передай ему, что я подумаю.

– Да ты че, Черный? – всполошился Михаил. – Ему же отобрать у тебя тетрадку – раз плюнуть. Да он же в две секунды может тебя… ну, чего хочешь с тобой сделать. Вон как со мной-то…

– Пока ведь не сделал? – резонно заметил Черный. – И знаешь, что я думаю, – не может! Не понимаю почему, но, скорее всего, именно так и есть. Иначе ему совершенно не нужно было создавать ситуацию, при которой ты открыл мне всю эту информацию.

– Ему? – изумился Михаил, а потом обиженно протянул: – Да это я сам тебе все рассказал. Сразу, как вспомнил.

– Да, ты прав, – осторожно кивнул Черный.

Спорить с Михаилом не имело смысла. Он и так был слишком возбужден. Но самому Черному стало ясно, что Седой просто использовал парня как некий носитель информации, типа дискеты. Причем с «паролем», настроенным на определенного пользователя. Иначе почему Седой сначала «закрыл» память Миши и настроил ее «открытие» именно на определенный момент. Ключевой характеристикой стало его собственное присутствие, причем в отсутствие посторонних лиц. Черный даже осторожно предположил, что Седой дал его сокурснику некую установку на то, чтобы разговор, «открывающий» память, состоялся при отсутствии других людей. Иначе было сложно объяснить, почему Михаил, который первый разговор о пантакле затеял прямо в институте, теперь с несвойственным ему терпением подождал до конца занятий и начал разговор, только когда они пришли в относительно безлюдное место. Ну а дальше все по учебнику психологии: стресс от внезапно открывшейся ему шокирующей правды, желание выговориться…

– Ну и что мы теперь будем со всем этим делать? – уныло спросил Михаил.