Максим Голицын - Гладиаторы ночи

Из примыкающей к гостиной бильярдной доносился стук шаров. Пойду погляжу, кто там дурака валяет. Вхожу, и что же? Мать родная! Шары гоняет умопомрачительно роскошная рыжая красотка в облегающем зеленом платье.

— Привет, крошка. С каких это пор Мак сюда девиц пускает? — поинтересовался я.

— Терпеть не могу, когда меня называют крошкой, — сухо произнесла она не оборачиваясь.

Голос у нее приятный, низкий такой, с хрипотцой.

— Пардон, — говорю, — мадам.

— Мадемуазель, — обернувшись, поправляет она меня и улыбается. Улыбка у нее, доложу я вам… ослепительная просто улыбка. Правильные черты лица, молочно-белая кожа, а глаза зеленые, под цвет платья. Или наоборот… Тьфу, запутался!

— Меня зовут Патриция, — представляется она. — А пустил меня Мак потому, что я ему гостиную декорировала. Я дизайнер.

— Кто-кто? — переспрашиваю. А сам думаю:

«Так вот кто эту гадость в гостиной по всем углам понатыкал».

— Послушайте, — сердится она, — не притворяйтесь глупее, чем вы есть. К тому же я племянница Мака. Он меня с детства воспитывал.

Ой-ей-ей! Ну и родственница у нашего старика. Что ж он ее до сих пор никому не показывал? Взаперти держал, что ли?

— Тэш, — гордо произношу я, — Тэш Валлейн. А тебе тут не скучно одной, детка?

— Ох, — нахмурилась она, — прекратите же, наконец, нести эту баналыцину. Вы мне почему-то кажетесь совсем неглупым человеком.

— Ладно, — сдался я. — А ты мне кажешься умопомрачительно красивой женщиной. Может, составишь компанию на вечер и поможешь потратить деньги, добытые, кстати, с риском для жизни, но честно.

— Мак мне о вас говорил, — неожиданно мирно отвечает она. — По его словам, вы из всей этой шушеры самый порядочный человек.

— Очень лестно. Не ожидал я такого от старины Мака. — Самый порядочный из шушеры, надо же завернуть такое! — Так как же. Патриция?

— Ох, не знаю, — отвечает она, озабоченно поглядывая на свои часики. — Мне вообще-то надо еще на курсы. А у вас, наверное, очень интересная жизнь, полная приключений и опасности.

— Да что ты, — отвечаю я, — какие приключения? Рутина, сплошная рутина. Чаще всего приходится иметь дело со всякими гнусными типами, так что ты приятное исключение.

Она мило повела плечиками и снова взялась за кий.

Тут бильярдная потихоньку начала заполняться народом, все больше завсегдатаями. Ребята энергично накачивались у буфетной стойки, кто-то врубил музыку — как там она называется, Крук? Рурк? Терпеть ее не могу, одним словом. Они, видимо, от безделья, постоянно запускают инфразвук на полную катушку, так что пол под ногами начинает вибрировать, а на душе кошки скребут. Считается, что это дает нужный психологический настрой — как будто для этого нужно все время ходить и трястись точно полоумному. В общем, оставил я Патрицию гонять шары, а сам двинулся обратно в гостиную, чтобы поболтать с ребятами — может, кто-то что-то слышал? Облокотясь о стойку у бара, прихлебывал свой бурбон красавчик Каруччо. Я поспешил к нему, пока он еще не накачался настолько, что из него нельзя будет вытянуть никакой полезной информации. Тут только успевай.

— Привет, Валлейн, — кивнул он. — Что-то давно тебя не было видно.

— Это тебя видно не было, старый козел, — отвечаю я нежно.

— Загулял я тут немножко, — смущенно произнес Каруччо. — Такие дела, понимаешь.

— Слушай, — спрашиваю, — ты тут вроде постоянно сшиваешься?

— Когда не в загуле, да, — соглашается он, — а куда мне еще идти? Тут ведь чисто, светло…

— Ладно тебе заливать. Ничего себе чисто. Ответь-ка мне лучше на один вопрос.

— И сколько стоит твой вопрос?

— Выпивку.

— Тогда, знаешь, — говорит он, — чтобы все по высшему разряду.

По высшему так по высшему. Присели мы с ним в самый тихий уголок, подальше от этого поганого музыкального автомата, я его и спрашиваю:

— Не припоминаешь, кто тут в последнее время чаще всего банк срывал?

— Одну выпивку? — задумчиво тянет он.

— Это аванс. Потом — будет гонорар.

— Ладно, — воодушевляется Каруччо. — Не знаю, правда, зачем тебе это нужно… И поясни, что такое — за последнее время?

— Ну, давай месяца за три. Сколько там твои мозги еще удержать могут?

— Ты за мои мозги не беспокойся, — обиделся он. — Я, может, получше твоего соображаю. Во-первых, Мартин.

— Это еще кто? — спрашиваю.

— Ну, Мартин… такой белобрысый, знаешь? Лет тридцать ему. Или тридцать пять. Он, по-моему, поверенный в какой-то фирме.

— Есть тайные грехи?