Роман Злотников: Маневры неудачников

Семь минут.

Есть еще небольшой шанс на спасение, но я стараюсь о нем не думать. То ли потому, что боюсь сглазить, то ли для того, чтобы не испортить себе последние минуты ложными надеждами.

Там, на низкой орбите, находится космический корабль, с которого я и высадился. На его борту сам Азим, великий и ужасный, следит за моей телеметрией в режиме реального времени, и он уже знает, что боевой скафандр получил повреждения, почти несовместимые с жизнью владельца.

Есть небольшой шанс, что он успеет пробиться через верхние слои атмосферы и совершить посадку до того, как мой мозг умрет от кислородного голодания. Шанс этот мизерный, но, поскольку он есть, я предпочту не снимать скафандр и медленно в нем задохнуться. Местная атмосфера убивает гораздо быстрее, хотя и вряд ли менее болезненно.

Шесть минут.

В этом вся беда «условно пригодных для жизни» планет. Человек становится слишком зависим от собственной техники. Любой сбой в работе жизнеобеспечивающего оборудования может стать летальным. Пробой жилого купола, неполадки с рециркулятором или банальный отказ респиратора.

Все системы продублированы, и некоторые даже не по одному разу, но идеальную защиту от дурака или форс-мажора изобрести так никому и не удалось. А кумулятивная граната, взрывающаяся прямо за твоей спиной, — это самый форс-мажор и есть. Если бы не скафандр, я бы уже был распылен по атмосфере в виде свободно перемещающихся атомов.

В космосе человек тоже зависим от собственной техники, но по своему опыту мне удалось узнать, что в космосе люди и не расслабляются так, как на планетах. Даже если никогда не смотреть в иллюминаторы, невозможно забыть про бесконечную пустоту, окружающую тебя со всех сторон, и даже бронированный борт самого современного линкора не кажется тебе достаточно защитой от этой пустоты, вечной, безразличной, сводящей с ума и убивающей. Космос враждебен по умолчанию, а к любой из планет человек рано или поздно привыкает.

И потому планеты, без всяких ограничений пригодные для жизни, ценятся так дорого. Ну и еще потому, что их не так уж много.

Последние годы в воздухе чаще других витает одна фраза: «Галактики не хватит на всех».

Скоро ею можно будет оправдать любые зверства и преступления, вплоть до геноцида. Впрочем, геноцид уже запланирован, и вычеркнуть его из плана пока не удалось даже Визерсу.

Пять минут.

Я лег на спину. Совсем не потому, что мне хотелось перед смертью увидеть небо — этот вид никогда не был для меня приоритетным, да и затянутое красными облаками небо чужой планеты меня не особенно впечатляло. И не потому, что надеялся рассмотреть точку корабля Азима, пикирующую прямо на меня, как доблестная американская кавалерия, спасающая осажденных в форте героев в самый последний момент. Просто когда сервоприводы брони окончательно откажут и скафандр превратится в неподвижную оболочку, в которой я буду заперт, и максимум движений, на который я могу рассчитывать, — это шевеление кончиками пальцев, телу должно быть достаточно комфортно.

Четыре минуты.

Забавно, а я ведь даже не ранен.

Десятки трупов и сотни квадратных метров выжженной земли являются делом моих рук, а на мне нет даже царапинки. То ли в везении дело, то ли в моем чувстве опасности, а может быть, это исключительно заслуга моего костюма. Когда энергоблок скафандра превратился в хлам, я почувствовал лишь легкий толчок в спину. Боевая броня «Черных драконов», элитного подразделения левантийского спецназа, весит полторы тонны и позволяет творить немыслимые для гражданского человека вещи. Те, которые я творил здесь еще пятнадцать минут назад, и еще пара десятков фокусов в запасе. Только вот когда у нее садятся батарейки, она превращается в гроб. Полуторатонный и неподвижный.

Вы пробовали сдвинуть с места полторы тонны, находясь под ними? Результат представляете? И я представляю.

Совершенно никакого результата. Три минуты.

Хоть бы этот чертов дисплей сдох первым. Не самое приятное — видеть прямо перед глазами цифры, отсчитывающие последние секунды твоей жизни, и видеть, как быстро эти секунды истекают. Но и выключать его я не хочу. Вот если бы он вырубился сам…

А вообще, я довольно неплохо держусь. Я думал, будет хуже. А тут ни слез, ни истерики, и даже паники особой нет. Значит ли это, что я уже смирился со своей гибелью и теперь мне все равно, или же, наоборот, в глубине души я уверен, что Азим успеет и это еще не конец?

Или все еще действует впрыснутый в кровь боевой коктейль?