Мария Симонова - Азартные игры высшего порядка

— Да нет, зачем же…

— Нет уж, возьмем!

Крис вздохнул обреченно: крутого же козла он запустил, сам того не ведая, в собственный, дорогой его сердцу огород! Крис покосился на «жабу» — бедняга ворочалась и вздыхала, словно бы сочувственно: ей тоже пришлось худо от этого настырного мужика.

— Твоя супергерла к нему и так и эдак. Пробирается всеми правдами и неправдами к нему в койку, а он желает ей «спокойной ночи» и засыпает сладко у нее под боком, чисто младенчик. Что и говорить, нестандартный сюжетный ход! Но каково-то девушке! — обращается вдохновенный мужик за поддержкой к старушке. Та энергично кивает: факт, по-свински обошелся Крис с такой замечательной девушкой, рыдала, наверное, бедняжка всю ночь, а потом навеки от него отреклась. Хэги, будь она девушкой, так непременно отреклась бы. Но как поступит супергерла?.. — Она не сдается! — бодро сообщает мужик. — И после долгих мытарств берет его измором! Герой повержен в трепет своим неожиданным мужским триумфом, так что даже не решается сказать пару теплых слов подруге — кстати, горячо, но тайно им любимой — и вообще лишен дара речи до конца повествования…

— Надо почитать, — заметила старушка, взглядывая на Криса с чисто женским, без малого материнским сочувствием.

— Любовная линия не главная, она побочная в моих романах, — сдержанно произнес Крис, начиная тихо закипать.

— Не спеши, мы же твое произведение в деталях разбираем. Просто именно эта твоя побочная линия больше всего задела меня за живое. Вот я с нее и начал.

— А не пошли бы вы… На поиски капитана? А то лягушка ваша редкая вон, того и гляди, издохнет.

— А шут с ней, — отмахнулся мужик. — Чем не пожертвуешь для поддержания интеллектуальной беседы! Теперь не каждый день с образованным человеком встретишься!

Продолжения этой беседы Крис бы не выдержал. И он сорвался:

— Да кто вы такой, чтобы судить о моих романах?! Не нравится, так и нечего читать, а подобная дилетантская критика меня еще в той жизни достала!

— Неужто не узнал меня? А ну-ка глянь повнимательней! — Мужик приосанился, гордо расправив плечи, огладил еще раз бороду, пошевелил демонстративно пальцами ног и, видя, что его таки не узнают, объявил: — Я — Лев Толстой!

Крис вытаращил глаза, губы его медленно расползлись в улыбку.

— Лев? — И он захохотал, откинув голову. — Толстой? — Он завалился на спину, не в силах остановиться.

Мужик еще раз себя оглядел, покрутил голыми пятками и поднял вопросительный взгляд на старушку:

— Что, не похож?.. — Он повернулся к ней в профиль. — А так?

— Ты, сынок, больше на лешего похож, чем на толстого льва, — честно призналась бабушка.

Мужик тоже засмеялся — заливисто, по-молодому. Глядя на них, и старушка не удержалась, разразилась тонким смехом. Развеселившаяся троица забыла глядеть по сторонам, а между тем к компании присоединились новые гости, вернее, опять же старые знакомые: Лобстер, вновь живой, здоровый и полный сил, однако явно чем-то озабоченный (не иначе как отсутствием «горючего»), и с ним всхлипывающий Ник. Заметив их, Крис перестал наконец смеяться, смолкли и остальные — какой может быть смех при виде плачущего ребенка? На Нике не было пояса, оставленного ему Чарли, так что Крис примерно догадался, отчего слезы: обидели младенца, заморочили увлекательными играми, забрали обманом пояс — как тут не заплакать?

— Ты чего ревешь? — участливо спросил его Лев Толстой. — Аль обидел кто?

— У меня Чарли… пояс забрала… и… убежала-а-а.

— А вот глянь-ка сюда! — Лев Толстой шлепнул по своей «лягушке». — Какая красавица, а? Прямо царевна! — Ник, хлюпнув носом, презрительно отвернулся. Мужик не оставлял попыток его утешить: — Ты на колер, на колер посмотри! Хочешь погладить?

— Да не плачь ты, не Чарли это была, а так, одна галлюцинация, — сказал Крис.

— Ча-арли… Она сказала… что ей некогда… что у нее важ-ное д-дело-о…

Лев Толстой пнул в сердцах свою «лягушку» пяткой и взялся в немом отчаянии за голову. С «лягушкой» же после его пинка стало твориться нечто странное и удивительное: она затряслась, будто студень, лапы сами собой развязались и всосались в голубую массу, которая потянулась вверх, меняя цвет и переплавляясь в новую форму. Из всей компании одного лишь Льва Толстого оставили равнодушным «жабьи» метаморфозы: он сидел, подперев рукой щеку, и, вздыхая, наблюдал превращение своей «лягушки» во что-то, пока еще непонятное, но не иначе как в царевну. Зато Ник и думать забыл про рыдания, во все глаза глядя на чудо: в кои-то веки взрослые не обманули!