Юрий Завражный - Тот самый остров

Я онемел. Называть нашего гросс-адмирала, главного подводника Рейха, командующего Кригсмарине Львом или папой Дёницем — среди нас почти норма. Он, говорят, сам об этом знает и даже гордится. Но не при всех же! И не в первом же официальном обращении к экипажу… Нахальство какое-то. Однако фон Рёйдлих продолжал:

— Обер-лейтенант Гельмут Кноке – достойный капитан, точно так же, как и Карл-Гейнц Мюнке — отличный офицер-подводник. Гросс-адмирал забирает их к себе в штаб. А вы — прекрасный экипаж, вышедший в море на свою первую охоту, готовый драться и умирать во имя фюрера. Поэтому я выбрал вас. Умереть во имя фюрера — раз плюнуть. Гораздо труднее остаться в живых и сделать для великой Германии что-то ещё. Я здесь для того, чтобы вы имели такую возможность. Все вопросы — потом. Через десять минут погружение. Десять минут — это более чем достаточно, чтобы поблагодарить своего капитана за доставленное удовольствие тренировочных походов. Пожелайте же ему и обер-лейтенанту Мюнке удачи; кто знает — может, ещё встретитесь когда-нибудь. Время пошло.

Сказав так, новый капитан повесил микрофон, надел фуражку, глянул на часы и поднялся на мостик, за ним — и новый первый помощник.

Оказалось, обер-лейтенант Кноке уже собрал свои нехитрые пожитки и теперь он пошёл по отсекам прощаться с экипажем. Вместе с ним был и Мюнке — личность, в общем-то, серая, но во время тренировочных атак он не промазал торпедой ни разу.

Не знаю, что там говорили капитану на других постах, и что отвечал он, но когда очередь дошла до радиорубки, я сказал:

— Мне жаль, герр капитан.

Старший брат посмотрел мне прямо в глаза и спросил в упор:

— Скажите, Биндач, ведь вы знали?

— Никак нет, герр капитан. Откуда же я мог знать? — я пожал плечами.

И в самом деле — да, я старший радист. Ну и что?

— Пожалуй, ничего и не должны были… чёрт их разберёт. Всё это как-то странно… Ладно, — Кноке протянул мне ладонь. — Вы хороший человек и хороший моряк. Прошу вас, не подведите нового капитана.

— Яволь, герр капитан, — ответил я, встав «смирно». — До свидания, герр капитан.

— До свидания, Гейнц. Удачи.

А что я ещё мог сказать, кроме «яволь»?

Кноке и Мюнке поднялись на палубу, где их ждала надувная шлюпка. Потом (как рассказал сигнальщик Курт Шмюкинг) размалёванная подлодка прямо на месте погрузилась, будто её и не было, а перед погружением с неё пропели в рупор: «Auf Wiedersehen, meine Kleine, auf Wiedersehen!» — и засмеялись.

— Внимание, экипаж, — раздался из динамиков спокойный голос нового капитана. — В носовом торпедном отделении находится ценный груз. Он безопасен, но к нему не прикасаться. Никому и ни при каких условиях без моего разрешения. А теперь — ныряем. На глубину семьдесят, пока томми не налетели. Инженер-механик, оба мотора малый вперёд, спокойно, как на учениях. Смотреть в отсеках. После погружения офицерам, штурману и старшему радисту прибыть в каюту капитана.

…Ну, шли себе и шли. Определённой цели у нас не было – откуда ей быть у парусных цыган? Впрочем, стоп. Мы очень старались попасть в Клифтон к двадцатому июля, чтобы нежданно нагрянуть на день рождения к Хосе, нашему старому приятелю, с которым познакомились года за два до того. Хосе тогда здорово выручил нас с покраской днища, после чего мы с недельку бражничали в его марине. Он вправду замечательный человек, и поэтому мы сильно расстроились, попав в полосу мёртвого штиля. Дело в том, что наш старый дизель имел дурацкое обыкновение беспричинно бастовать — вот вроде всё в нём нормально, а не крутится. Подрынчит часок и стоп. Только и хватало — аккумуляторы подбить. Нашим другом был ветер, но ветра-то как раз и не было. До острова Юнион оставалось сто пять миль, это я помню очень хорошо, меньше суток хода при умеренном ветре, но тут мы завязли. На календаре было восемнадцатое.

Мы выкупались за бортом – по очереди, потому что пока один барахтается в лазурной воде, другой бдительно дежурит у лееров с винтовкой. Видите ли, мало приятного быть сожранным акулой вместо того, чтобы петь «Ла кукарачу» в компании с Хосе. Однако акул не было, и всё шло нормально, если не считать абсолютного безветрия. Мэг сварила лангуста, пойманного пару дней назад у Ла-Тортуги, и мы запили его: я ромом, а Мэгги — хорошим белым вином. После этого мы предались тому, чему предаются безгранично влюблённые друг в друга люди, оказавшись в открытом море в полосе полного штиля. Других дел не было — на дизель мы давно плюнули, его надо было просто менять.