Виктор Глебов - Алеф [СИ]

Я отрицательно качаю головой. К счастью, даже в виртуальности человека нельзя арестовать или обвинить, основываясь лишь на подозрениях. Правда, в коде Киберграда почти всегда остаются хоть какие-то следы о совершённых действиях, но, чтобы получить к ним доступ, требуются веские улики. Да и следов не всегда оказывается достаточно: система стремится удалять всё лишнее, чтобы экономить место на серверах.

— Что ж, — Лемарский тушит окурок о дно пепельницы и прячет блокнот в карман, — тогда не стану больше вас задерживать.

— Если вам понадобится задать мне ещё какие-нибудь вопросы, с удовольствием на них отвечу, — говорю я.

Лемарский поднимается. Я тоже встаю, чтобы проводить его до двери. Уже на пороге он вдруг спрашивает:

— Скажите, а кто управляет вашим немецким заводом с тех пор, как Шпигель исчез?

— Вначале им никто не управлял, поскольку я полагал, что герр Шпигель находится в Австрии и скоро вернётся. Но после вашего прошлого визита мой компаньон решил отправиться в Германию и присмотреть за тем, как там идут дела.

— Могу я узнать его имя?

— Глеб Луцин.

Лемарский снова извлекает из кармана блокнот, чтобы сделать в нём запись. Почему бы ему не заносить данные в терминал при помощи голосового ввода? Должно быть, и впрямь копирует какого-нибудь сыщика из старого фильма. Такие любители винтажа в виртуальности встречаются сплошь и рядом.

— До свидания, — говорит Лемарский, выходя на крыльцо.

— Всего доброго, — отвечаю я, закрывая дверь.

Чтоб вирус сожрал твоё сердце!

Небо похоже на лист серого картона, покрытого водяными разводами. Солнце опустилось достаточно низко, чтобы превратить деревья в чёрные силуэты, похожие на вырезанные из фанеры театральные декорации.

Белый самолёт с логотипом нашей фирмы катится по взлётной полосе, похожий на жирного взъерошенного баклана, которому к лапам прикрутили ролики.

— Ты когда-нибудь думал о том, что такое загробная жизнь? — спрашивает Глеб, выпуская в красное небо тонкую струйку табачного дыма.

— Ну, не то, чтобы думал, — отвечаю я. — В принципе, здесь особо размышлять не о чем.

— Почему? — удивляется Глеб.

— А всё просто: умирая, человек исчезает из мира. Навсегда.

— В ад и рай не веришь, значит?

— Если б верил, разве торговал бы мертвецами? Думаешь, я хочу вечно гореть в огне?

— Собственно, меня загробная жизнь тоже мало волнует.

— А в чём тогда дело?

— В до гробной.

— Как?

— Ты не ослышался.

— Что, тебе тоже кажется, что ты живёшь не так, как следовало бы? Упустил что-то?

Глеб чуть приподнимает брови.

— Да нет, меня, вроде, всё устраивает. А что, кому-то так кажется?

— Забудь.

— Ты сказал «тоже».

— Неважно. Смотри, это за тобой.

Некоторое время мы молча наблюдаем за тем, как трап подъезжает и пристраивается к самолёту.

— Ну, мне пора, — Глеб протягивает руку.

— Счастливо. Когда долетишь, сообщи.

— Думаешь, со мной может что-нибудь случится?

— Чем чёрт не шутит?

Усмехнувшись, Глеб направляется к трапу. Он чувствует себя в полной безопасности. Уверен, мысли о до гробной и вообще какой бы то ни было жизни посещают его разве что в качестве упражнения для ума.

В боку самолёта открывается люк, свет вырывается из салона, и через минуту мой друг скрывается в нём.

Разворачиваюсь и быстрым шагом направляюсь к машине. Внутри меня ждёт Марна. Сквозь стекло мы наблюдаем за взлётом самолёта. Удаляясь, он превращается в мигающий взлётными огнями крестообразный силуэт.

— Домой? — спрашивает Марна.

— Нет, покатаемся.

Генрих газует, и мы едем по ночному городу. Он, как всегда, упоительно красив, но сейчас меня не радуют его урбанистические пейзажи. Марна молчит, глядя в окно. На её лице не отражается ничего. Думаю, киборги равнодушны к виртуальности. Интересно, она захватила личину дочери Шпигеля или заранее готовилась к внедрению? Скорее всего, первое. А может, просто выкупила.

Всё это уже неважно. Иногда вещи, казавшиеся тебе очень существенными, вдруг теряют значение. Нет, дело не в любви. Дело в том, что я стою на пороге, и мне осталось сделать только шаг.

Мимо тонированных стёкол проносятся освещённые улицы, нас обгоняют машины, вылупившиеся в темноту фарами, мелькают круглые лица фонарей. Я сижу, прислонившись к мягкой спинке сиденья, и снова думаю о том, что всё больше людей покидает меня. Лишь стоя на асфальтированной и плоской, как надгробие, взлётной полосе, я осознал, что Глеб всё это время был не только моим деловым партнёром, но и по-настоящему близким и верным товарищем. Он не думал о том, о чём размышлял я бессонными ночами, не выстраивал рекламных кампаний и никогда никого не ненавидел. Точно так же, как он продавал младенцев, он мог бы заниматься чем-то другим: работа не оказывала влияния ни на его судьбу, ни на образ мыслей, она была необходимостью, но не предметом рефлексии. Жизнь казалась ему простой, хоть и не лишённой неприятных моментов — дорогой, по которой просто надо идти. Архитектор с ясным мышлением.