Василий Звягинцев - Ловите конский топот. Том 1. Исхода нет, есть только выходы...

— Антон? Жалобно? Ну, не знаю даже, что с ним случиться должно было… — перебил меня Сашка. — Ты не ошибся случаем? Актер-то он хороший…

— Актеров я не видел! В тюряге наш дружок посидел, в настоящей , нам такие и не снились, вот и поплыл , поскольку никаких жизненных целей и внутренних опор в нем не осталось…

— Бывает, — протянул Шульгин. — А попросил о чем на этот раз?

— С тобой вот встретиться и убедить тебя завязывать с операцией. С того момента, как вы с ним последний разговор на Столешниковом имели, все пошло настолько не так и не туда, что… Одним словом, игры и игрушки кончились. Вопрос стоит просто и прямо, как телеграфный столб, — «хватай мешки, вокзал отходит». Иначе всем нам, вкупе с наштампованными реальностями, быстрый и окончательный абзац…

Сашка не слишком удивился моим словам. Опыта самого разного, рационального и мистического, поднакопил побольше моего. Не знал только заключительного этапа своей собственной, нынешней эпопеи, в ключевой точке которой мы сейчас находились.

— Так Антон ровно то же самое говорил, когда взашей выталкивал нас из Замка прошлый раз…

— Ты помнишь? — удивился я. По моим расчетам, этот Сашка вышел из команды значительно раньше, чем возникла необходимость поспешной эвакуации на «Валгалле» в иные миры и измерения. И Антон утверждал, что, кроме того, что Шульгину говорил он сам, Сильвия и Дайяна ( тридцать восьмые ), никакими иными сведениями о последующем он располагать не мог. По определению. Иначе не стоило и затевать нынешнюю акцию.

— Знаешь, так — штрих-пунктиром. Иные моменты всплывают очень ярко, будто я на самом деле был там , иные — будто в книжке читал или в чужом пересказе слышал, а чаще — словно воспоминания о не слишком связном, полуабсурдном сне. Единственное, что сознаю вполне отчетливо, — то, что прожито, — прожито, что жил я же, но другой — и воспоминания — не совсем мои, пусть и случилось со мной же…

Он наконец залпом выпил, не предложив поддержать.

Я искренне пытался наложить его нынешние ощущения на себя. Разумом получалось, душевно — нет. И все же…

В крайне сжатой форме я пересказал ему канву всей истории нашего Братства, все случившееся после его ухода в «автономное плавание», делая упор не столько на голые факты, как на духовно-эмоциональную составляющую деятельности его «оригинала».

— Следует понимать, что я по-прежнему сохраняю свободу воли? Сам выбираю линию поведения. Антону, как обычно, приходится просить и убеждать сделать то, что ему хочется? Я же, соответственно, могу снизойти или проигнорировать?

— Именно так. Насколько мне известно, ты уже стоял перед выбором — уйти или остаться, и не один раз. И — оставался. Из страха потерять индивидуальность, пусть и мотивировал это каждый раз более возвышенными целями и побуждениями. Не захотел вернуться из наркомов, хотя еще мы с Алексеем доказали, что сталинский вариант тупиковый в любых обстоятельствах и декорациях…

— Не я не захотел, Антон уговорил, — слабо возразил Сашка.

— Не так уж он тебя и уговаривал, тем более — сам он тогда уже находился под контролем , не слишком отдавал себе отчет, что впоследствии с блеском подтвердилось… Сам он попал в зону просветления , а ты наконец вплотную познакомился с Ловушкой. Все, что с тобой происходило с момента прорыва в астрал после встречи с «Юрием», — великолепное тому подтверждение… Вернемся в Замок — получишь возможность убедиться. Причем Ловушка тебе досталась какая-то хитрая, нестандартная, специально под тебя заточенная. Тебе внушала, что мир вокруг вполне реален, ты тоже настоящий и действуешь вполне свободно. На самом деле все было куда сложнее…

Главное сейчас было говорить, не останавливаясь, закручивая интригу, чтобы та часть Сашкиной личности, которая еще сохраняла автономность и, так сказать, природное здравомыслие, начала воспринимать меня как прежде, верить моим словам больше, чем наведенным иллюзиям. Дело в том, как объяснил мне Антон, а ему — Замок, Ловушка создала для Шульгина особую, индивидуальную псевдореальность, а существовать он продолжал в подлинных мирах, пусть и альтернативных. Грубо говоря, Сашка стал в определенном смысле сумасшедшим, параноиком скорее всего, и все происходящее вокруг воспринимал сквозь призму тщательно выстроенного бреда. Себя осознавал нормальным (за исключением редких моментов ремиссии), со стороны поступки его тоже выглядели вполне логичными и осознанными, моментами — на грани гениальности и даже за этой гранью. Мы с подобным до сих пор не сталкивались, если, конечно, не допустить, что каждый из нас находился в подобном состоянии с самого начала. Я, к примеру, с момента знакомства с Ириной, все остальные — по мере включения в предложенные обстоятельства.