— Почему бы и нет? — Создатель теории и практики пространственно-временных перемещений выглядел несколько ошарашенным. Бог знает сколько времен и реальностей со всеми производными он пропустил сквозь свои мозги, через логарифм Лагранжа, анализ бесконечно малых, алгебру Буля и прямо в центр мирового равновесия… И вернулся в момент, когда друзья еще и по сигаре не успели выкурить, поллитру не тронули — для психики человека патриархальной эпохи тяжелое испытание. Не приспособлена она к такому, как и к полетам на аппаратах тяжелее воздуха. Многие хоть и летают всю жизнь, а привыкнуть не могут.
— Рассматривать первую половину века я вообще не стал, — сказал Левашов, взбодрив себя добрым глотком. — Возни очень много, любой значащий поступок порождает совершенно не алгоритмизируемый каскад последствий. Бабочка не бабочка, но около того. Что выйдет в случае спасения Павла Первого, изменения хода войны двенадцатого года, ликвидации малолетнего Шамиля, недопущения дуэлей Пушкина и Лермонтова — далее чем на десять-двадцать лет не просчитывается. Как минимум нынешнюю русскую литературу в ее нынешнем виде мы потеряем. Историю — тем более.
Напугаешь или насторожишь в частном разговоре какого-нибудь Пестеля, восстание декабристов будет отменено или отложено — и понеслась… Некому будет «разбудить» Герцена, тот не начнет «революционную агитацию», вместо Ленина создателем партии «нового типа» станет Бакунин, технический прогресс тоже двинет куда-то не туда, а в итоге мы получим не привычный ХХ век со всеми его плюсами и минусами, а вообще неизвестно что. Сомневаюсь, что Антон с этого что-нибудь выгадает…
— Это понятно, возражений нет, — согласился Шульгин. — Мы тут и сами кой-чего обсуждали, не вдаваясь в глубины… Не касаясь возвышенных материй, убедили друг друга, что там просто жить неинтересно. Чересчур узкий круг «светского общества». Ни в России, ни в Европе нормально легализоваться в нем просто невозможно. Даже в одиночку, а уж нашим кагалом…
Тут Сашка немного сам себе противоречил. Граф Монте-Кристо, например, легко сумел легализоваться, с достаточным успехом, в самом что ни на есть околодекабристском времени. Впрочем, на то и роман, а мы вынуждены существовать в суровой действительности, не прощающей вольностей…
Левашов кивнул, продолжая думать о своем, наверняка приспосабливая высокий полет своих теорий к нашему приземленному мышлению.
— Перешагнув середину века, мы, последовательно, имеем 1853-й. В смысле жизненного и психологического комфорта ничего нового. Ни у нас, ни в Европе. Зато есть зацепка для роскошной альтернативы. Здесь можно сравнительно легко не допустить Крымской войны в случившемся варианте, а заодно и на несколько лет приблизить отмену крепостного права, да еще одновременно наложить на освобождение крестьян реформу Столыпина. Всего и делов — на три года раньше устранить Николая Павловича и нескольких одиозных особ в его близком окружении. С воцарившимся Александром Николаевичем провести соответствующую работу…
— И что? — спросил я.
— Абсолютно ничего. Докладываю результаты. Нам в этом году ловить нечего, Антону скорее всего тоже…
— Если только не вообразить, что он имеет в виду подготовить более комфортные условия для своего последующего внедрения, — заметил Шульгин.
— Вряд ли. Слишком далеко. Следующий — 1866-й. Почти точная интеллектуальная копия нашей «оттепели». Либерализм и свободы. Кому Тургенев, кому Чернышевский, Салтыков-Щедрин опять же. В Америке недавно закончилась война Севера против Юга. Серия мелких европейских войн. Единственное значащее, «роковое» событие — неудачное покушение Каракозова на Александра Второго. При желании можно разыграть эту карту. Последствия трудно предсказуемы, но картину грядущего ХХ века тоже меняют кардинально. Особой пользы ни для кого не просматривается…
Так же мы проскочили еще несколько дат. Из них только одна меня заинтересовала. В 1877 году, по его словам, Антон приступил к своим обязанностям на Земле, внедрившись в окружение царя Александра. Очень может быть, что он хотел бы получить в свое распоряжение такую опытную и сплоченную команду, как наша. На его месте я бы сделал все возможное, чтобы убедить нас отправиться именно туда, если он придает хоть какое-нибудь значение тому давно забытому, наверное, отрезку собственной жизни. Что-то переделывать в ней — все равно, что пожелать, чтобы в пятилетнем возрасте родители отдали меня не в тот детский сад, а другой. С непредсказуемыми последствиями.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу