Виктория Шваб - Эта свирепая песня

– Как много звезд! – проскрипел он.

«Не тревожься, Август».

– Я наблюдал, как они гасли – одна за другой.

«Тьма меня не страшит».

– Перед тем, как я перерезал ей горлышко.

Когда Кейт открыла глаза, вокруг царила темнота.

А точнее – кромешная чернота.

Непроглядный мрак, куда не проникает свет.

В голове гулко бухало. Гортань саднило в тех местах, где ее сжимали пальцы Слоана. Кейт хрипло вздохнула и ощутила земляной запах заброшенного склада, пропитанного сыростью и оставленного на произвол судьбы.

Ее пробрала дрожь, и Кейт осознала, что сидит на полу, привалившись к бетонной стене. Спина и ноги окоченели. Запястья холодил металл, а когда Кейт попыталась пошевелиться, то услышала звяканье. Ее руки оказались прикованы. Кейт развернулась и принялась шарить вокруг, пока не обнаружила плоскую длинную полоску – деталь строительной конструкции. Кейт рванулась изо всех сил, но металл не поддался.

Однако она сумела схватиться за полоску и попробовала встать. Кейт проделывала все медленно, на тот случай, если помещение низкое. Но, увы, вскоре наручники заставили ее остановиться. Тогда Кейт опустилась на колени и двинулась по бетонному полу вдоль металлической полосы. Спустя некоторое время Кейт выяснила, что полоса соединяется с металлической же пластиной. Да, похоже, сегодня все против нее. Кейт завертела головой, стараясь расслышать хоть что-то сквозь гул крови в здоровом ухе.

Неожиданно до нее донесся голос, чуть приглушенный толстым слоем бетонного покрытия.

Слащавый и вкрадчивый. И отголосок смеха.

Слоан!

Кейт скрипнула зубами, разрываясь между желанием проорать его имя, пока он не появится, и стремлением сидеть тихо, пока она не придумает способ его убить. Но вдруг она различила и другие звуки – скрежет металла, а затем – сдавленный стон.

У Кейт заныло под ложечкой.

Август!

Август где-то рядом – дрожащий, с черными глазами, полными страха и голода.

Сунаи!

Кейт приподнялась, заставив себя сосредоточиться. Она должна выбраться отсюда. Зажигалка исчезла – потерялась во время драки, а значит, у нее нет ни оружия, ни огня. Замок наручников открыть нечем, и…

Сдавленный крик раздался снова.

Кейт съежилась, и ее стал бить озноб. Ладно. Иная Кейт могла бы бояться, но ей некогда, поэтому она приказала себе успокоиться и вернуться обратно – к началу металлической полосы. Та оказалась привинчена к полу. Кейт нащупала четыре шурупа, наполовину приржавевшие к плите.

Основание было довольно массивным, но Кейт сообразила, что если она сумеет отвинтить его, то, наверное, у нее получится приподнять плиту и выдернуть наручники. А подумать, как их снять, можно будет и позже. Наручники сами по себе – меньшее зло, чем когда ты прикован ими к чему-то. Кейт глубоко вдохнула, выдохнула и замерла: она услышала рыдание.

Она решила поддеть шуруп – никакого результата! Кейт повторяла попытки, пока не переломала ногти.

Кейт зажмурилась и погрузилась в раздумья. Пальцы коснулись подвески на груди. Кейт широко распахнула глаза и попыталась выудить медальон из-под одежды. Жест был не особо элегантный, но вскоре у нее получилось снять подвеску и вставить ее в паз на шурупе, молясь, чтобы та оказалась нужной толщины. Подошло! Кейт отчаянно крутанула медальон. Дважды ее пальцы соскальзывали. Она рассадила костяшки.

Но потом первый шуруп начал поворачиваться.

И через несколько мучительных мгновений вышел из отверстия.

«Бинго», – подумала Кейт. Осталось еще три.

Голос Слоана за дверью делался то громче, то тише.

Кейт вставила серебряный кругляш в следующий шуруп.

Раздался жуткий удар, как будто металл врезался в плоть, дубинка – в кость.

Кейт повернула кулон, пальцы соскользнули, она ухватилась снова, повернула еще.

Приглушенное рыдание.

– Держись, Август! – взмолилась она, когда второй шуруп повернулся. – Не сдавайся!

Капля крови упала на бетон, черная и вязкая.

– Есть лишь один способ прекратить страдания, – проворковал Слоан, проведя ногтем по зазубренному краю прута.

Август хотел отвернуться от него, но малхаи отвесил ему пощечину.

Кровь потекла из носа на скотч, закрывающий рот. Август задыхался – от крови, от ужаса, – и всякий раз, когда сознание его начинало мутиться, он думал об Ильзе.

Ильза стоит у окна, от ее пальцев по стеклу разбегаются трещинки.