Михаил Шухраев - Изнанка света

Он даже улыбаться постепенно научился. И смеяться шуткам, когда смеются все. И смех был вполне естественным. И только Эйно пробирало холодком, когда он слышал этот смех.

Редрик не хотел умереть. Но и жить не хотел. И не мог.

Он медленно сгорал, это была смерть — возможно, растянутая на долгие годы. Ред винил себя в гибели Аси.

И вот теперь шеф «Умбры», маг со стажем, который исчислялся не десятками, а сотнями (и хорошо, если только сотнями) лет, не знал, что делать. Он был абсолютно растерян и выбит из колеи.

Предсмертное проклятие твари сбывалось, притом сбывалось самым жутким для него образом. Год-два, может быть, чуть побольше — и Редрика не станет. А он, Эйно, будет виновен в его смерти. И эта тяжесть прибавится ко всему, что уже лежит на душе.

«Лежит на душе? Да плевать на свою душу, — думал он в сердцах. — Если я сейчас не помогу ему, на хрена мне эта душа?!»

Но ничего придумать он не мог. Время не лечило Редрика — оно медленно его перемалывало. По частям.

Так прошел почти год. И Эйно даже не сразу понял, что с Редом происходят какие-то перемены. Чуть иначе заблестели глаза. Слегка иным стал голос. Улыбка уже не казалась приклеенной.

Перемены поражали, но Эйно и все меры, которые он пытался принять, оказались совершенно ни при чем.

Помог случай. Случай и совершенно иная магия — та, которой ни Эйно, ни кто-то из друзей не могли обладать.

Редрик никогда не ходил на ее могилу. Как-то он все-таки позвонил ее подруге и узнал, на каком именно участке на Ковалевке похоронили Асю. И тут же решил, что будет обходить Ковалевку стороной. «Ее там — нет. Ее вообще нигде нет. Ни здесь, ни за Пределом», — твердо решил он.

Но вот у Казанского собора Редрик появлялся довольно часто.

В тот год у Казани было весело и интересно — что по будням, что в выходные. Там все время собирался народ. Кто-то продавал новые, свободные газеты, кто-то проводил митинги, случались даже серьезные драки между политическими противниками.

А еще там же собирались вольные музыканты, неформалы, просто тусовщики — каждой твари по паре.

Редрик проходил мимо них, его не замечали. И это было очень хорошо и правильно.

Музыканты были самыми разными. Чаще всего исполняли песни каких-нибудь известных авторов, иногда выступали с целой программой на злобу дня. Порой — просто пели, чтобы пустить по кругу шляпу. Так можно было даже неплохо заработать на жизнь.

Редрик остановился как раз в тот момент, когда один из музыкантов, обратившись к напарнику, сказал:

— Давай из Михаила Щербакова, здесь этого еще не дышали.

Тот кивнул, взяв первые аккорды.

Песня была о нем, о том, что происходило там, в кошмаром сне Михайграда. По крайней мере, так показалось. Вряд ли неизвестный Редрику поэт знал хоть что-нибудь о тех соитиях, да разве это важно?

Он посмотрел на музыкантов. Молодые ребята, не ведающие о том, что такое война. И жуть и безысходность песни до них не доходила.

Редрик отошел к скамейке. «Думай о сегодняшнем дне!» Легко сказать!

А если дни тянутся и все никак не могут закончиться, муторные, серые дни, полные тоски и пустоты. И ты знаешь, что пройдет ночь и настанет точно такой же серый день, во всем повторяющий предыдущий — и некуда, некуда от этого будет деться!

Он присел на скамейку, закрыл глаза и надолго задумался. Стоило ли продолжать жить, если тебя УЖЕ убили на войне, а все, что ты есть — это ходячая и говорящая оболочка. А больше — ничего!

— Молодой человек, — окликнул его какой-то девиче ский голосок, — молодой человек?

Редрик не сразу понял, что обращаются именно к нему, но все же обернулся.

— Вам котенок не нужен? Мне надо раздать, последний остался, — сказала девчонка лет двенадцати. Ишь ты, как по-взрослому обращаться научилась!

— Котенок? — немного непонимающе спросил Редрик. — Зачем — котенок?

— Ну, котенок, — девочка показала коробку, в которой спало нечто серое и пушистое. — Кошечка…

Вероятно, котенка пока так и звали — Кошечка. Словно бы расслышав, что речь идет о нем, котенок открыл глазки, привстал на лапки и посмотрел на Редрика.