Олег Рыбаченко - Радуга Армагеддона

— Что разлаялся? Надеешься на быструю смерть?!

Вадим стряхнул прилипшие от пота волосы и с такой яростью надавил на пульт управления реактивным огнем, что треснул пластик, а титановая клавиатура прогнулась.

— Отлично! Мартышка учится играть на пианино. Я, Генгир Волк, покажу, как правильно надо играть!

Ужасающая конструкция нырнула под правое крыло и с почти неуловимой скоростью завертелась вокруг маршальского самолета. Никогда еще Вадим не видел такой стремительности, уже не хотелось бороться — руками не удержать торнадо. Оставалось бросить все и бежать, стать молекулой и раствориться в горячем воздухе. Врубив предельную скорость, в пятнадцать раз выше звука, прославленный маршал, прозванный Лисом атмосферы рванул… Куда? Подальше от этих…

Истребители с семицветной эмблемой (флаг Империи стэлзанов) яростно набрасывались на все, что двигалось и дышало. Даже супертяжелые атомные танки и самолеты, подобно бабочкам, сгорали в лазерных каскадных лучах, которые испускали относительно небольшие одноместные или двуместные машины. Устрашающая форма этих крылатых монстров не имела аналогов среди земных хищников. Это было средоточие ужаса, кошмара и шизоидной гиперфобии. Чтобы усилить эффект, стэлзаны включили огромные трехмерные голограммы, тысячекратно увеличивающие размеры истребителей, усиливая страх, и подавляя психику, защитников планеты Земля.

Маршал задыхался от перегрузки. Не имеющий себе равных чудо-истребитель сотрясался от напряжения. Машина дымилась, выжимая предельную скорость. Генгир непросто не отставал, он продолжал нарезать круги, восьмерки и многоугольники вокруг российского самолета, с субсветной скоростью разрезая атмосферу и демонстрируя фантастическое техногенное превосходство. От сильнейшего трения вокруг истребителя возникла световая коронка. Вадим зажмурился: огненное кольцо выедало глаза.

— Лучше убей меня, сволочь. Хватит издеваться!

Волк захохотал. Его было настолько отчетливо слышно, словно стэлзан говорил через рупор прямо в ухо.

— Смерть для тебя — это акт милосердия. А милосердие, как говорит величайший из величайших, не должно превышать границ экономической выгоды!

Пламенеющий переливистый пузырь отделился от истребителя. Не смотря на то, что маршал шел на первой космической скорости, его машина сразу влетела в огненный центр, намертво зависнув в невидимой паутине.

Генгир Волк вновь рассмеялся, его довольное лицо адской проекцией расплылось на лобовом стекле. Валуев хотел закрыть глаза, но веки парализовало, хотел плюнуть, но слюна застыла в горле. Теперь он застывшими глазами видел сразу блаженную морду внешне юного счастливого стэлзана и страшную картину тотального разрушения (она была видна во всех подробностях: трехмерные голограммы показывали ее крупным планом в мельчайших деталях). Прозрачный кокон терзал душу, а электрошок и адский огонь жег внутренности. Однако в этот момент маршалу Валуеву стало не до своей боли, потому что не было большего страдания, чем смотреть на ужасающие бесчинства, творимые захватчиками на родной планете.

Перед глазами — первое боевое крещение, кошмарный новогодний штурм меченской столицы. Отчаянная атака вине продажных генералов превратившаяся в ад для самой сильной и доблестной армии мира. Непостижимое унижение Великой нации побеждавшей неисчислимые орды, прикрывавшей грудью народы всей планеты. Он, тогда еще юный лейтенантик, спрятался под подбитым танком. Сверху капали горящие капли солярки, комбинезон пробило во многих местах, пораженная осколками левая нога превратилась в багровое желе. Уши оглохли и уже не воспринимают разрывов от тяжелых мин, кровь запеклась, на губах застыл свинцовый вкус, тупой ноющей болью отдают во рту остатки разбитых зубов. Тебе хочется реветь от невыносимой боли, но нужно вылезать из-под стального гроба. А там, снаружи, заправляет сатанинский бал смерть, но грязно-бардовый снег освежает густо покрытое волдырями лицо, а порыв ветра успокаивает опаленные легкие. Потом уже сквозь сплошную пелену страданий мелькает мысль, что там, под танком, находится твой тяжелораненый товарищ, который мучительно погибает, зажаренный в ходячей кастрюле. И ты снова ныряешь в эту огненную геенну, проползая ставшие бесконечными метры, корячась под яростным свинцовым ливнем, хватая изувеченными пальцами за жалкое подобие разбитого бронежилета, и вытягиваешь ставшее стотонным тело. То, что осталось от Сергея, удалось извлечь, но его друг уже никогда не придет в себя, навеки оставшись безмолвным калекой…