Макс Острогин: Бог калибра 58

Убили мы этого ежа, почистили от шубы и давай жарить. Давно уже мяса не ели, не помню уж и когда в последний раз. Насадили ежа на палку, над углями поворачиваем, а он жарится, жирком потрескивает, отличный ежара, два дня есть можно.

Пожарился, разделили, мне нога досталась, стали есть. Как положено, не спеша, маленькими кусочками, пережевывая. А я еще сразу заметил — Ной что-то раздухарился — и чавкает, и косточки обсасывает, и мурчит, как Папа. Но значения не придал — а надо было, надо.

Подумал, что с Ноем все мне, в общем-то, понятно.

Все понятно. То, что он на нос тугой, сразу стало ясно, с детства еще. Вот его хорошо и не кормили, какие с него перспективы? Охотник из него без носа никакой, для потомства он тоже не очень — а вдруг это хлюпанье и дальше передастся? Так что мясом в жизни Ной был не избалован — а тут целый еж! Он и не удержался, проявил нетерпение.

Хотя мы все хорошо поели, и Гомер, и я тоже. И даже Папе перепало, целая ежиная голова, он ее лапой уцепил, морду в прореху выставил — и как зажрал! Только слюни в разные стороны полетели, Папа вообще любит пожрать. И охотиться умеет. Днем его в лес вынесешь, поставишь на пенек, и он охотится. На белок. Смотрит на белок, а они сами к нему идут от любопытства. Ценный у нас Папа, если очень в обжорстве свирепствует, так за неделю может на шубу белок наловить — шкуры-то он не жрет никогда. Правда, жирный уже — в клетку не влезает. Гомер его голоданием лечил — клетку в специальный чехол, чтобы не приманивал никого, только воды давал и клизмы ставил. Можете представить — голодный Папа, да еще на клизмах? Страшен. Однажды прогрыз в чехле дырку и стал смотреть и гудеть. А рядом как раз бабы толокно толкли, так он одну подманил и чуть палец ей не отгрыз.

И сейчас обожрался, а сытое брюхо для слуха глухо, так еще раньше говорили.

И мы обожрались. Угли притушили, разморило что-то. Гомер карту стал промерять, записывал, потом на небо смотрел. Говорил, что совсем скоро уже, правильно идем, вон оно, шоссе, простирается.

Гомер указывал направо.

Правильно идем. И до Кольца день пути, может, два, если не торопиться. А у Кольца всегда кто-то есть. Всяким торгуют, оружием, снарягой, лекарствами. И тем, что нам надо тоже. А нам всего ничего надо, штуки две-три, на порох поменяем. Пороху у нас много, Гомер всю зиму экономил, рыбу добывал.

Я поглядывал на Ноя. Вообще, все удачно пока получилось. Вышло нас много, а осталось двое, Гомер не в счет, он уже старый, ему уже все равно. Я, конечно, первым выбирать стану.

Я закрыл глаза и представил, как я стану выбирать. Вот подойду, посмотрю и скажу…

Дальше почему-то совсем не представлялось.

А Гомер уже рассказывал. Про то, как раньше жили, до Мглы, до Воды. Даже по воздуху летали, даже за воздух, в космос прямиком. А потом он вообще от еды опьянел — возраст, тридцать лет все-таки, уже совсем не молод — и стал истории травить. Про то, как он в юности — ну, вот как в нашем возрасте совсем — два раза ходил за Кольцо. Не к границе, а за нее прямо, в город. И чего он там только не видел…

Я эти истории раз восемь уже слышал. Про все эти хождения, но все равно слушал.

— Хляби там — совсем не такие, как у нас, — рассказывал Гомер. — У нас что, ну, ноги лишишься — и то навряд ли, ну, подумаешь, кожа слезла. А там… Вот стоит только чуть дотронуться — так сразу весь сгораешь. Как порохом посыпанный. А с неба дождь иногда идет. Но не простой!

Гомер грозил пальцем.

— Не простой дождь — кровавый! С глазами. И стены там тоже — кровью плачут, сам видел. Вот вроде бы стена как стена, белая или, допустим, кирпичная. А если приглядеться — то кровь из нее сочится. И к такой стене лучше не подходить, лучше от нее совсем подальше держаться. А демоны? Они живут в самом центре. Я уж врать не буду, не видел их. Но говорят, страшнее нет ничего на этом свете. Не спастись. Их никто не видел, но иногда находят кожу, содранную с еще живых.

Ной хлюпнул.

— А тех, в чьем сердце живет зло или страх, демоны убивают сразу, — подмигнул Гомер. — Или жадность. Или гордыня. Или чревоугодие — это все грехи. И если есть грех на человеке, то демоны это чуют. И судьба грешников горше полыни. Демоны отнимают у них душу, тело же уродуют до неузнаваемости, так что у некоторых скелет становится наружу, а голова смотрит назад, за плечи. И там везде норы. Под землей то есть. Есть туннели, по которым раньше поезда бегали, в них теперь тьма. Есть кротовни — их прорыли адские кроты. Они всегда там роют — чтобы совсем все подрыть — тогда весь город прямиком в преисподнюю провалится, и вместо него останется только кипящая смола. А есть особые туннели, самые глубокие, железные, в них неизвестно что, я только шахты видел, которые под землю опускаются. И шахтеров. Они уже давно не люди. А совсем внизу, подо всем этим, оно и лежит.