Олег Верещагин - Последний день войны

Идти пришлось недолго. Уже через десять минут, морщась от резкого запаха, Вадим с недоумением рассматривал широкую — метров триста — вытоптанную полосу травы. Верхний слой земли превратился в серую легкую пыль, взвихривавшуюся при каждом шаге. Местами лежали длинные пряди шерсти — бурой, длинной. Кое-где в пыли еще сохранились следы копыт. Вадим догадался, что стоит на "дороге", которой прошли перекочевывавшие бизоны. Одно из стад вроде тех, что несколько веков назад сотрясали землю Северной Америки и на долгие часы останавливали прохождение поездов по порогам. Вместо того, чтобы замереть в изумлении и восхищении перед величием природы, Вадим порадовался, что не оказался на пути этого стада. Это было бы покруче конского табуна.

Вступить на вытоптанную полосу было страшно. И вообще Вадима все больше и больше охватывало чувство неуверенности. Впереди была ночь, а до Вадима дошло, что степь может тянуться не сотни и сотни километров. Он стоял, озираясь, словно человек, выбирающий момент для перехода улицы с оживленным движением.

— Надо поесть, — сказал Вадим вслух. — Надо поесть обязательно… Черт, Олег, где же ты?

Он в самом деле почти не вспоминал об Олеге. Помочь ему в таком положении он не мог, самому бы уцелеть… Но сейчас неожиданно остро захотелось, чтобы Олег был здесь. Вдвоем они бы что-нибудь придумали. Обязательно придумали бы! А так…

Вадим сцепил зубы и заставил себя просвистеть несколько тактов первого пришедшего на ум: "Комбат-батяня, батяня-комбат…"

Стервятники — теперь Вадим видел, что это в самом деле обычные грифы, мерзкие и голошеие — ходили кругами очень близко. В полукилометре, не больше. И невысоко, отчетливо снижаясь. Черт, а что если там лежат остатки какой-нибудь удачной ночной охоты? Чем больше становился голод, тем слабее подавала голос брезгливость — зрелище обвалянных в земле ошметков трапезы того же "медведя" уже не вызывало особого отвращения. Зажигалка есть, нож есть, можно надрать сухой травы и худо-бедно поджарить мясо… Хищники ведь никогда не съедают всего целиком, что-нибудь, да осталось… Конечно, есть опасность наткнуться на самого охотника. Но можно подойти тихо, подкрасться как-нибудь…

Вадим побежал через бизонью "дорогу", как солдат под обстрелом. Когда он добрался до целой травы сердце подпрыгивало где-то в горле — не от усталости, триста метров — не расстояние… "Теперь — осторожнее, осторожнее… В левой руке Вадим снимал почти бесполезный пистолет, в правой — раскрытый нож. Так он и крался через траву — почти не дыша, превратившись в слух…

Стервятники увидели мальчишку — от них-то прятаться было глупо. Разразившись мерзкими курлыкающими криками, они резко набрали высоту и продолжили свое кружение, признав право Вадима — более крупного хищника — на первенство в поедании… чего? Вадим пока ничего не видел и не слышал. Это обнадеживало. Значит, если там что-то есть, то охотник уже ушел. Только эта проклятая трава…

…Вместо крика из горла у Вадима вырвалось какое-то курлыканье — не хуже, чем у круживших над головой голошеих птиц. Он ожидал увидеть что угодно, готовился к зрелищу разбросанных останков, внутренностей, сохнущей крови… Первое, что он увидел — было острие меча с горящей на нем солнечной искрой.

Острие было направлено в его сторону.

Второе — глаза, смотревшие безразлично и в то же время оценивающе.

Вскинув сразу обе руки, Вадим шарахнулся назад, в траву. Он почти выстрелил — встреча с человеком оказалась страшнее всего остального именно потому, что он к ней не готовился, он просто забыл, что тут могут быть другие люди!

Человек не нападал. Он вообще не двигался — сидел на земле, не сводя глаз с пришельца. Похоже, он был так же в напряге, как и Вадим, только лучше владел собой.

Несколько секунд от страха и напряжения Вадим даже не различал, кто перед ним — видел просто человека с мечом и не опускал руки с пистолетом, готовясь сразу открыть огонь. Но неподвижность человека успокаивала. Вадим присмотрелся — держа незнакомца на прицеле, но уже спокойно.

И понял, что перед ним — подросток. Мальчишка, пожалуй — его ровесник Загорелый, но от природы — белый, что называется. Широкоплечий. Одетый в кожаную безрукавку коричневого цвета со шнуровкой на груди, такого же цвета, вытертые кожаные штаны и высокие — под колено! — мягкие сапоги с завязками по верхнему краю; подошва сапог поблескивала металлом. На широком поясе с большой чеканной пряжкой висели мохнатые ножны меча и еще одни такие же, но короче — из них торчала рукоять длинного широкого ножа. Мальчик сидел, спиной опираясь на что-то вроде скатки, ремень которой на груди перекрещивался с ремнем от какой-то затянутой в чехол палки. Вадим не сразу понял, что это, но потом различил над плечом еще и алые оперения стрел — и понял, что эта палка — просто распрямленный, со снятой тетивой большущий лук.