Олег Верещагин - Я иду искать. История первая

— Значит, в лагерь не поедешь? — обычным своим голосом спросил он.

Как будто ничего не произошло.

— Отец сказал — мотоцикл купит, — вместо ответа пробормотал я. — Тут всей езды — на четверть часа... Долго приехать, что ли?

Вадим кивнул. И он, и я понимали — долго. Мы учимся в разных школах. Просто ради встреч с ним не наездишься. Значит, мы сможем видеться только на «Динамо». И уже не забежишь друг к другу после уроков, не отправишься вместе на лодочную станцию, или в парк, или в кино с девчонками из его дома... Понимаете, нельзя дружить по-настоящему на таком расстоянии. Даже если очень хочется. Да и в лагерь я в самом деле не смогу — с переездом будет куча хлопот, отец не справится, даже если возьмёт парней из фирмы, а их и нельзя надолго снимать с работы...

— Ты тоже будешь ко мне приезжать, — сказал я. — Родаки не будут против.

Это тоже была правда — Вадим нравился и матери, и отцу. Он это тоже знал и кивнул:

— Ага, буду... Помнишь, как в прошлом году мы с тобой маньяка поймали?

Я невольно заулыбался — эту историю я помнил хорошо, даже слишком, потому что выслеженный от вечернего безделья Вадимом маньяк, которого мы заперли в котельной, оказался новым сантехником. Он не обиделся и даже с тех пор всегда здоровался с нами при встрече... Я кивнул, совсем уже было хотел сказать, что помню, но Вадим вдруг оттолкнулся от столика и негромко сказал:

— Ну давай. Счастливо, — повернулся и пошёл к выходу. Не оборачиваясь пошёл, а я глядел ему в спину, и мне было страшно обидно, словно Вадим ни за что меня оскорбил — и страшно стыдно, как будто это я был виноват в том, что мы вот так разъезжаемся. А около входа он повернулся и сказал: — Не ходи за мной.

И быстро вышел.

Миру вокруг нас плевать, есть мы, или нас нет.

Я подумал так, стоя около садовой ограды. Она была из посеревших слег, надёжно притянутых проволокой ко вкопанным в землю столбикам-опорам. Пара столбиков — совсем свежие, недавно сменённые. Дед сменил. Может быть, в тот самый день.

Непроизвольно вздохнув, я оглянулся. День был пасмурным, но тёплым, сад зеленел, над какими-то цветами жужжали пчёлы, в траве копошилась разная насекомая мелочь. Из-под густых кустов крыжовника пахло сырой землёй. На тропинке, уводившей вниз по откосу в полусумрак речного берега, сидел и умывался здоровенный рыжий котище.

Этот сад посадил и вырастил дед. И работал в нём каждый день. В нём и умер, в нём его и нашёл почтальон. Ну и что?

Ничего вокруг не изменилось. И, может быть, так же сидел и умывался, глядя на мёртвого хозяина, этот кот.

— Пошшёл! — заорал я, и кот электрической искрой порскнул в кусты. Я сплюнул и зашагал к дому.

Дом стоял посреди большого сада. Парадной дверью — на тропинку, ведущую к калитке, открывавшейся на грунтовку; чёрным ходом — на спускающийся к реке склон. Около этой, задней, двери стоял колодец-журавель с привязанным гусеничным траком для противовеса, хотя в доме были водопровод, газ и газовая колонка для нагрева воды.

Сад занимал не меньше полугектара. Дом в саду был просто-напросто неразличим, хотя строили его в шесть окон по фасаду и в два этажа. Точнее, в два с половиной — эта «половина» называлась «мезонин» и раньше, говорят, была популярна, как рыцарские башенки на новорусских особняках. Последние десять лет — после смерти бабушки — дед жил в этом огромном домище один.

Дом не понравился маме. Я это понял сразу, потому что на лбу у неё собралась морщинка, ещё когда я отвалил приржавевшие ворота и мы через сад подъехали к дому. Она ничего не сказала. ВООБЩЕ ничего — и молчала весь день, пока мы с отцом и двое ребят из его фирмы таскали и кантовали мебель, которая так и не нашла себе места среди старомодной обстановки комнат дедова дома — вернее, мы смогли её расставить, но смотрелась она идиотски. Замучились мы жутко, и я даже не осмотрел толком две доставшиеся мне комнаты — каждая больше моей в городской квартире. Я решил, что одну оборудую как спальню, а вторую — как рабочий кабинет. Раз она есть — не пропадать же ей без дела?

Ближайшие наши соседи — в похожем здоровенном домище — жили метрах в двухстах, за нашим и их садом, и признаков жизни не подавали. В свою первую ночь я несколько раз просыпался именно от противоестественной тишины и лежал без сна чуть ли не по полчаса, прислушиваясь, как шуршит, поскрипывает и вздыхает дом. Честно говоря, было жутковато...

Именно об этой ночи я вспомнил, когда на третий день пребывания в «родовом гнезде» (все вещи уже почти нашли свои места и коридор у входной двери почти ничего не загромождало) отец, хмурясь, сказал мне, что им с мамой надо на два дня съездить в Тамбов и решить кое-какие вопросы с городской квартирой. Маме это очень не понравилось (мне то-же), и она сказала — точнее, приказала, что с ней бывает редко: