Тимур Туров: Факелы ада

Верог, уроженцы красной сферы, с удовольствием пили кровь других разумных, но старались себя ограничивать, «фиолетовые» оборотни сдерживали собственные звериные инстинкты, а «бесцветные» Наблюдатели, самые скрытные из пришельцев, и вовсе стремились стать как можно менее заметными.

Цвета, присвоенные сферам, были условностью, простым наименованием, которое мало что означало, но зато всех устраивало.

– «Золотая роза» здесь? – спросил выступивший из толпы Иван, предводитель «Союза семи», худощавый, бледный, черноволосый, с морщинами на лбу и пронзительными красными глазами.

Один из старейших вампиров Нижнего, помнивший времена епископа Питирима и царя Петра.

– Да, – ответил Антон Григорьевич.

– Тогда начинаем, – Иван повелительно взмахнул рукой, и из кончиков пальцев на мгновение показались когти. – Сначала я покажу место, где еще вчера располагался наш источник, затем вам всем будет продемонстрирована запись того, как именно он погиб…

– Так вам удалось наблюдать сам взрыв? – писклявым голосом уточнил один из Часовщиков, лысый и сутулый, с велосипедным рюкзаком на спине и небольшой отверткой в руках.

Он крутил ее и вертел, и это выглядело скорее привычным занятием, чем попыткой успокоить нервы.

Олег попытался определить, к какому племени принадлежит этот «желтый», но вынужден был признать собственную неудачу – на взгляд чужака, все Часовщики выглядели примерно одинаковыми, хотя сами они отличали друг друга без труда.

– Конечно. Триста лет живу на этом свете, а такого ни разу не видел. Прошу за мной.

И предводитель «Союза семи» направился туда, где меж трибун торчали остатки осветительной фермы, ржавые, искореженные, похожие на скелет динозавра, при жизни болевшего всеми костными заболеваниями.

Приглашенные маги зашагали следом, Олег и Антон Григорьевич оказались в арьергарде процессии.

– Вот тут, – сообщил Иван, останавливаясь.

Турнов глубоко вздохнул и включил то, что для себя именовал «магическим зрением». На самом же деле это было простейшее заклинание, позволявшее видеть доступное лишь чародеям.

Мир изменился, деревья за оградой стадиона обзавелись слабыми трепещущими перламутровыми ореолами, вокруг шагавших впереди магов замерцали разноцветные блики – все тут были сильнее Олега, все закрывались, и видеть чужие ауры он не мог.

Но то место, где, если верить «Союзу семи», еще ночью располагался источник, ничуть не изменилось. Там все осталось так же, как и ранее, хотя тут по всем правилам должно было сохраниться то, что именуют «остаточным свечением», – лежащее на земле пятно света, последний привет угасшего колодца.

– Не может быть, отвались мои клыки! – воскликнул Милинович, оскалив острые волчьи зубы.

– Ты думаешь, я вру? Спроси у него! – и Иван указал на Олега.

Турнов оказался в перекрестье множества взглядов – насмешливых и спокойных, озадаченных и сердитых. О том, что в городе есть человек, «коричневый», умеющий чуять ложь так же хорошо, как обученная собака – наркотики, знали многие, но далеко не все сталкивались с ним.

– Нет, не думаю, – поспешно дал задний ход маг-маах’керу. – Но больно уж все это необычно.

– Было бы обычно, никто не стал бы вас тревожить! – Иван в свою очередь оскалился, и его острые, невероятно длинные зубы угрожающе сверкнули. – Кто-то решил ослабить наш орден и для этого пустил в ход нечто нам неведомое… Смотрите, как это произошло!

Он выставил перед собой руки, и от ладоней верог заструился густой сиреневый дым. Образовал сферу метрового диаметра, и в ней возникло изображение, одинаково выглядевшее с любого угла обзора, – тот же «Радий», только ночью, и посреди него – дрожащий столб света.

Предводитель «Союза семи» прибег к очень сложному, изощренному чародейству – «визуализации воспоминаний». Он извлек образы из собственной памяти и придал им форму, создав насыщенный энергией фантом, картинку того, что происходило в недавнем прошлом.

И вновь ни в чем не сфальшивил – в этом Олег был совершенно уверен.

Столб источника, доживавшего последние минуты, выглядел странно – он был в несколько раз толще, чем обычно, трясся и пульсировал, точно шланг, по которому толчками идет вода, в его глубине носились вихри. Сталкивались, разрывали друг друга на части, сливались в более крупные, те вновь распадались, порождая мелкие пульсации.

А затем он раздулся и лопнул – тут Иван чуть замедлил показ, – внешние слои растолстели так, что столб превратился почти в шар, а затем разорвался на сотни огненных лоскутов. Жгуты энергии из сердцевины хлестнули в стороны, заметались пучком растревоженных щупалец и рассеялись, словно превратились в пар.