Вадим Филоненко - Девять граммов на удачу

– Юля, бежим!

Каракумы остались позади. Мы выскочили на усеянный редкими лиственницами торфяник.

Сухой ягель хрустел под тяжелыми рифлеными подошвами наших сапог. В свете фонарей эти белые, похожие на коралл приземистые кустики казались сделанными из стекла. Толстые лиственницы стояли прямые, как часовые. Или, скорее, как кресты на могилах. Автоматы при каждом шаге лязгали друг о друга и били меня по боку. Лямки рюкзаков терли шею с двух сторон. Ноги заплетались. Сердце выпрыгивало из груди. Легкие горели огнем.

Юрун споткнулась и упала.

– Юля… вставай…

Неужели это я сказал? Чужой, хриплый голос. Словно карканье вороны.

– Юля…

– Сейчас… – Она приподнялась на локте и вдруг замерла. – Ты слышишь?

– Что?

– Шаги… Они исчезли!

Мы напряженно вслушивались в тишину. Хотя полной тишины в тайге не бывает – шелестели раскачиваемые ветром деревья, в отдалении утробно ухала сова… Короче, обычные звуки ночной тайги. Но тяжелой поступи великана слышно не было.

– Мы убежали от него? – с надеждой предположила Юрун. – Убежали!

Она засмеялась, но тут же замолчала, словно ей с размаху заткнули рот. Застыла на мгновение. А потом вдруг рванула ворот комбинезона, оголяя шею, и принялась драть пальцами горло, будто пыталась скинуть невидимую удавку. Из-под ногтей заструились тонкие струйки крови.

Я кинулся к Юле, ощупывая руками воздух, пытаясь отыскать невидимого врага. Никого и ничего. И все же кто-то душил ее! Делал это не торопясь, со вкусом, наслаждаясь беспомощностью и страданиями жертвы.

Юрун извивалась на земле, хрипела и сучила ногами, стараясь вырваться из смертельной петли.

Я бестолково метался рядом, едва не воя от бессилия и невозможности ей помочь.

Внезапно топтун отступил. Разжал удушающие «объятия». Позволил своей жертве прийти в себя.

Девушка села, посмотрела на меня больными измученными глазами, прохрипела:

– Се… ре… жа…

– Что? – Я опустился рядом.

– Он… ушел?

Мне очень хотелось соврать. Успокоить Юлю. Но я четко ощущал присутствие топтуна. Никуда он не ушел. Затаился где-то рядом. Этакий безмозглый природный феномен со своими, чуждыми нам физическими законами. Хотя… Здесь что-то не так…

Механик говорил, будто топтун – это нечто вроде «Егозы». Но ни «Егоза», ни другие аномалии не способны испытывать эмоции. Ведь аномалии сродни тому же цунами или оползню, только с иными физическими законами. Представьте себе цунами, которое испытывает недовольство или скуку. Такого просто не может быть!

В отличие от природных аномалий у топтуна подобие эмоций было. Мой дар экстрасенса воспринимал их довольно отчетливо. Но обычно так я чувствую только живое существо, а не природный феномен. Неужто Механик и все остальные ошибались насчет топтуна? И никакая это не аномалия, а извращенный звериный разум с того света – гость из параллельного мира? Кто-то вроде болотника или призрака – они оба умеют становиться невидимыми. Надо бы проверить свою догадку…

– Он здесь, да? – Юрун верно истолковала мое молчание. – Он не уйдет, пока я жива.

Она права. Не уйдет.

Я скинул на землю рюкзаки и подсумки – придется оставить их здесь. Протянул девушке руку:

– Юля, попытайся встать.

Бум-бум – затряслась земля.

Я хотел подхватить девушку на закорки, но она резко оттолкнула мои руки:

– Уходи! Беги, спасайся!

– Нет! Идем вместе! Вставай!

– Зачем? От него не убежишь. Мех же сказал, что от топтуна еще никто не уходил…

– Значит, ты будешь первой, – обозлился я. – Вставай!

– Это бесполезно.

Пришлось сказать правду:

– Топтун хочет, чтобы ты убегала от него.

Юрун недоверчиво уставилась на меня:

– Откуда ты знаешь?

– Я… хм… чувствую.

Как чувствовал в подсобке Арены Борю Тарана, а задолго до него шептуна, живоглота, Ушастика, зомби, Витю Урюка и множество других людей и монстров.

– Юль, давай, хватайся за плечи.

– Нет! Я остаюсь! Дай автомат! Ну, где ты, тварь? Выходи-и-и-и…

Юрун веером выпустила длинную злую очередь из «Вала», которая не причинила топтуну ни малейшего вреда, зато разозлила изрядно. Следопыт вновь схватилась руками за горло, сдавливаемое невидимой «удавкой».

Сейчас я очень явственно ощущал недовольство невидимого врага. Ему, словно кошке, хотелось немного погоняться за мышкой, прежде чем окончательно придушить ее. Но если мышь не захочет больше убегать, а, наоборот, начнет огрызаться свинцом, ее жизнь оборвется немедленно.