Алексей Волков: Разрушитель

– Вдали ситуация не та. Нет столь явного разделения. Кого бить – решительно непонятно. Революции в России всегда начинаются со столиц. Семнадцатый год, перестройка, девяносто третий, сейчас…

– Думаешь, революция? – уловил мысль прапорщик.

– Откуда я знаю? Но где проезжал, все относительно спокойно. Разве что опять братки появились. Шалят по-крупному. Как же без отморозков? Ваш брат понадобится – не найдешь.

– Говорят, чрезвычайное положение введут, – многозначительно приподнял глаза вверх собеседник. – Тогда посмотрим, чья правда, бандитов или наша?

– Давно пора. На то и власть, чтобы не бороться, а предотвращать.

– Это точно, – вновь согласился прапорщик.

Со стороны Москвы неслась еще одна машина, следом за ней – другая, и ей уже преграждали путь.

– Я поехал? – Вопрос прозвучал полуутвердительно.

Милиционер замялся. Он видел во мне своего человека, тем не менее есть такая вещь – субординация.

– Подождите, – наконец изрек прапорщик и прямо с моими документами направился туда, где рядом с бронетранспортером стоял явный начальник поста.

Весь доклад занял от силы минуту. Начальник покосился в мою сторону и кивнул. У него хватало забот помимо моей скромной персоны. Тем более, мой путь проходил мимо столицы и не из нее.

– Счастливого пути! – Прапорщик вернул бумаги и взял под козырек. – И будьте осторожнее. Местами шалят. Старайтесь не останавливаться.

– Вам тоже удачи!

Вдали уже виднелись очередные машины, и служба постовых явно не обещала быть на сегодня легкой.

Все относительно. Находящимся сейчас в Москве приходится намного хуже.

За всю мою довольно богатую событиями жизнь попадать в камеру мне не доводилось. В полном соответствии со словами классика, я чтил Уголовный кодекс. В старые годы – полностью, в последующие – насколько это возможно. Неуплату налогов в расчет не беру. Нет смысла платить государству, которое готово обобрать тебя как липку, а затем использовать полученное на прихоти многочисленных депутатов или на продвижение заведомо вредных программ. Армию развалили, образование – тоже, а остальное пусть оплачивают чиновники. Раз уж они насилуют мою страну и народ, не считаясь с мнением населения.

Что же до некоторых случаев – так справедливость гораздо выше установленных правительством законов. Власть принимает правила для защиты от простых людей, но мне ли покорно воспринимать навязанное?

Но тут господь миловал – вплоть до сегодняшнего дня. Ему тоже явно не по душе был присосавшийся к власти жадный и невесть что возомнивший о себе продажный сброд.

Не считая нескольких армейских залетов на губу, можно сказать, мне везло. Вплоть до сегодняшнего дня.

Еще бы знать причину столь резкой перемены судьбы!

Я старался соблюдать внешнее спокойствие, а сам лихорадочно размышлял – что стало известно властям? Даже обидно залететь накануне событий!

Везли меня не в милицию. И не в крохотную местную тюрьму, игравшую роль пересылочной – на большее наш городок не тянул. Хоть это хорошо. Как-то не слишком хотелось оказаться вместе с уголовной братией. О нравах в камерах я знаком больше понаслышке, вернее – из фильмов, но этого достаточно, дабы не иметь ни малейшего желания изведать «прелести» мест заключения. Драки, унижения… Нет уж, увольте!

Судьба хоть в чем-то пошла навстречу. Местом моего пребывания стало здание Службы. Прошли времена, когда люди боялись ее как огня. Собственно, уже в моей юности она перестала играть роль всеобщего пугала, а уж теперь…

Бывать здесь мне не доводилось. Лучше бы и не довелось. Но от сумы и от тюрьмы…

Оказалось, камеры, в полном соответствии со слухами о кровавой гэбне, располагались в подвале. Я успел заметить четыре двери, выходящие в общий предбанник, после чего одна из них гостеприимно распахнулась, впуская меня внутрь.

Мрачновато, разумеется. Тесновато. Бедновато – тоже. Привинченный к полу стол, двухъярусные нары по обеим сторонам. Но после тщательного обыска сигареты мне оставили, а рассчитывать на большее и не стоило.

Сокамерников не оказалось. К счастью. Не слишком люблю общество, а уж тюремное…

Жаль, от моих предпочтений ничего не зависит.

И потекли часы.

Меня не вызывали на допрос к следователю, не били резиновыми дубинками, не прессовали градом доказательств, не советовали написать чистосердечное раскаяние. Просто привезли – и забыли. Или же – давали время напугаться как следует, чтобы сделать более податливым. Так уж, во всяком случае, вернее.