Шимун Врочек: Питер

Убедившись, что движения на платформе нет (пару раз провел лучом по потолку), Иван передвинул автомат на спину и взялся за перекладину. Под перчатками осыпалась влажная ржавая грязь. Все разрушается. Всему приходит конец.

А ведь была жилая станция! Иван помнил: еще недавно здесь, под выгнутым высоким сводом, горели натриевые лампы, освещая квадратные колонны, отделанные серым, с желтовато-зелеными прожилками, мрамором. Правда, плитка местами отвалилась, лампы работали через одну. Но все равно это было… прекрасно. Там, дальше, в северном торце станции, если подняться по ступенькам и повернуть налево, начинаются три эскалатора. Гермоворота закрыты, он проверял.

А пахнет здесь Заливом. Но не хорошим Заливом, как раньше, когда на Приморской жили люди, а гибельным — черным, в глубине которого обитают огромные серые рыбы и чудовищные полупрозрачные создания. Залив, который светится в темноте. А днем, когда солнце, на поверхность, в город, все равно никто не выходит. Дураков, извините, нет.

Точнее, есть, но скоро, видимо, переженятся.

Иван хмыкнул.

Он перелез через решетку и ступил на служебный пандус. Если Иван правильно помнил (он навещал «Приму» не раз — и когда станция была обитаемой и позже, когда ее забросили), дальше по узкой полосе платформы, справа, будет дверь в служебные помещения станции.

Стоп. Не торопись.

Первое правило: в метро нет ничего постоянного. За самое ничтожное время все могло измениться.

Второе правило: любые изменения — опасны.

Он встал на платформе. Поворачивая голову, обвел лучом фонаря пространство вокруг. Высветил остатки мраморной отделки стены туннеля (часть плиток вывалилась, зияли черные квадратные дыры), полусгнившие мешки с песком, ими закладывали арки, лужи на платформе, и… ну надо же.

С полукруглого свода свисала гирлянда знакомого серого мха. Ивану даже казалось, что мох в темноте слегка фосфоресцирует. Радиация? Вряд ли.

Радиации здесь, судя по счетчику, не так много.

А вот что это за запах? Береженого Бог…

Иван отступил на шаг, достал из сумки противогаз.

ГП-9, хороший, почти новый. Два рожка патронов стоит, ни фига себе. Еще каждый фильтр по двадцатке. Сдуреть можно, какие сейчас цены. Зато вместо двух круглых окуляров, как у обычного гражданского ПГ-5 и резиновой морды с хоботом — большие треугольные стекла с хорошими углами обзора и два разъема по бокам — хочешь, ставь фильтр справа, хочешь — слева. Отличная штука.

Иван расстегнул ремешок каски. Родной диод горел чистым белым светом — жаль, батарейкам скоро конец. А там запасной фонарь и возвращение. Проклятье. Иван опустился на колено, раскатал скатку с ковриком, положил на него каску, повернул ее так, чтобы свет падал вперед, вдоль платформы.

Аккуратно зацепив за подбородок, надвинул противогаз на лицо. Дышать стало труднее. Каждый вдох теперь был шумным, как извержение грунтовых вод, когда они пробивают стену туннеля. Запах и вкус у этого воздуха был своеобразный: стерильный и отчетливо химический.

Фильтр с красной маркировкой: аэрозоли и радиоактивная пыль. Полтора часа.

Лишь бы не подделка. Сейчас в метро и не такое творят. Раньше «дурь» подделывали, теперь фильтры к противогазам и патроны к «калашу». Уроды. Иван вспомнил, как ему предлагали купить двустволку с полусотней зарядов к ней. Картечь, крупная дробь, пулевые патроны. Стоило это так недорого, что Иван сразу засомневался. А потом увидел на патронах следы заделки. И не купил.

Может, зря. Двустволка бы ему пригодилась. Против той фигни, что иногда выскакивает из темноты, разряд картечи в упор — самое то. Калаш — хорошая штука, даже короткоствольный «ублюдок», как у него, но для автомата нужно расстояние. Вблизи лучше бы что-нибудь поубойней, и чтобы целиться поменьше.

Иван сделал пару глубоких вдохов — на пробу. Не подделка, нормальные фильтры. Ремешок противогаза больно впился в затылок. Так и не отрегулировал толком. Ничего.

Иван надел каску с фонарем. И превратился в слух.

Вдалеке капала вода. И вблизи капала вода. Что-то шуршало едва слышно — может, та самая крыса, что он спугнул. Когда капля разбивалась о поверхность воды, эхо доносило гулкий отзвук.

Вроде ничего. Потрескивание туннеля — это уже привычно, оно всегда есть.

Земля давит, — говорил дядя Евпат. Он когда-то служил на подводной лодке и про давление знал не понаслышке. Как и про многое другое.

Например, почему началась та война. Справедливости ради, стоило заметить, что причину Катастрофы знает каждый в метро. Только у каждого она своя, единственно верная. Как соберутся «старички», так давай спорить до разрыва аорты: кто виноват?