Сергей Волков - Пасынок судьбы. Расплата

Боль в голове спустя некоторое время утихла. Я присел на корточки в каком-то грязном коридоре и решил выработать план своих дальнейших действий.

Уйти далеко от своей темницы я вряд ли смог – не в том состоянии я прибывал, чтобы пройти много. А раз так, значит я нахожусь где-то в окрестных тоннелях. Эх, если бы я мог сориентироваться по сторонам света!

Наконец, так и не придумав ничего путного, я решил воспользоваться старым, как мир, правилом «одной стены», для того, чтобы выбраться из лабиринта.

Если все время идти, касаясь, правой, к примеру, рукой стены, следуя за всеми ее поворотами, то, как бы не было велико подземелье, в конечном итоге все равно придешь к выходу – я помнил это из какой-то детской книги про средневековых кладоискателей.

И я пошел…

Первое разочарование ждало меня часа через полтора после начала моего похода – я уперся в завал.

Сплошная стена из сырой, глинистой на ощупь земли, перемешанной с каменными обломками, перегораживала проход. Скорее всего это были последствие того самого обвала, вызванного миной-ловушкой Паганеля.

Меня охватило отчаяние – я практически никуда не ушел от своей темницы! Ну почему, почему я, трижды дурак, не взял свечи в запас?! Почему не прихватил фонарик?! Имей я свет, я бы быстро разобрался, что к чему, и куда мне идти!

Ругая себя последними словами, я развернулся, и двинулся обратно…

Теперь я двигался вдоль закругляющейся кверху кирпичной стены назад, оставив обвал за спиной. Я шел и вспоминал, что этим путем вел меня Паганель тогда, неделю с лишним назад, а я, как последний лопух, покорно шел в расставленную для меня ловушку…

Вскоре правая рука ощутила пустоту. На лице моем задрожал холодный, сырой, но все же удивительно свежий сквознячок. Я обрадовался – дуть могло только с улицы, значит, направо от меня находился коридор, ведущий к свободе в прямом и переносном смысле! Я решительно повернул и двинулся сквозь непроглядный мрак вперед.

Боль, так терзавшая меня после пробуждения, отступила, голова прояснилась. Правда, я здорово замерз, но дух мой в предчувствии скорого освобождения воспрял от уныния, и я бодро шагал, от нечего делать считая шаги.

«Триста девяносто три. Триста девяносто четыре. Господи, когда же это кончиться? Триста девяносто восемь. А это что такое?»

Я, практически лбом, уткнулся в гладкую бетонную стену, сухую и холодную. Вот тебе и выход! А я-то, наивный, обрадовался! Да если бы из этих подземелий было так просто выбраться, в них было бы так же просто забраться, а это значит, что меня давным-давно нашли бы! А ведь я за все время своего подземного сидения ни разу не слышал ни одного человеческого голоса, ни звука шагов, ни даже эха!

Я присел на землю, привалившись спиной к холодному бетону. В общем-то все не так уж страшно, сейчас я просто встану и пойду обратно, но меня беспокоила одна мысль – насколько велико подземелье? У меня может не хватить сил, я просто-напросто упаду где-нибудь, и умру!

«Надо торопиться!», – решительно сказал я себе, встал и двинулся вдоль противоположной стены в обратном направлении.

…Это был уже девятый поворот за последние четыре часа. Подземные сквозняки, сбивающие меня с толку, возникали в темноте ниоткуда, и я уже свыкся с мыслью, что ток воздуха вовсе не означает, что в той стороне выход, и не бросался навстречу ветру.

Тупо бредя во мраке, держась рукой за осклизлые стены, то кирпичные, то бетонные, то покрытые мокрой, рыхлой штукатуркой, я хотел только одного – выйти хотя бы к своей камере, отыскать воду, свечи, отдохнуть. Могила Паганеля больше не страшила меня – я внутренне перешагнул тот рубеж, когда предрассудки властвуют над разумом, теперь все мое существо руководствовалось только одним желанием – выжить! Выжить любой ценой, увидеть небо, солнце, вернуться домой, выспаться…

И обязательно помириться с Катей! Я поклялся себе самой страшной, самой великой клятвой – если я останусь жив, то сделаю все возможное, чтобы мы с ней снова были счастливы! И у нас обязательно будут дети!

Не знаю, сколько прошло времени, но ноги мои уже подгибались от усталости, когда я набрел на деревянный поддон, сухой и достаточно чистый, как я определил на ощупь. Не имея больше никаких желаний, я свернулся на сухом, пахнущем пылью дереве калачиком и уснул, утомленный скитаниями.

«Утро» в вечном мраке катакомб наступило для меня внезапно – я проснулся, сел, и застонал от боли! Грудь обожгло, было полное ощущение того, что к коже вновь поднесли раскаленный металл. Присохшие за ночь бинты с хрустом отрывались от ожогов, я стонал, поднимаясь со своей импровизированной постели. Все тело затекло, ломило поясницу, но хуже всего – безумно хотелось пить!