Юрий Волгин - После нас

Густав не обращал на них внимания. Он рассказывал Семену о том, что произошло на территории автоинспекции, и охотник слушал его и, казалось, был полностью погружен в разговор. Но иногда в его глазах мелькало что-то туманное, какая-то пасмурная моросящая туча заслоняла их, и тогда, Густав видел это, Семен не слушал его, а пытался наладить контакт с своим внутренним Я.

Охотник тихо боролся с тем, что сводило с ума отца Захария.

Прошел к себе Игорь. Он не сказал страннику ни слова, только холодно улыбнулся.

А Густав все говорил и говорил, между делом стараясь ногтями оттереть багровые пятна крови у себя с лица.

Рассветало.

Светло-серый дымчатый купол неба. Предрассветные часы. Еще минут тридцать или даже сорок пять, до пробуждения двора. Коровы сонно хлопают глазами, козы трясут кургузыми хвостами и лижут прохладную металлическую сетку забора.

Охрана дремлет на своих местах в полусонном ожидании пересменки. У одного по длинному стволу помпового ружья стекает роса, прокладывая зеркальные дорожки на черной матовой поверхности.

Город находится в состоянии человека, который знает, что скоро прозвенит будильник, но пока что он еще спит с блаженным осознанием того, что у него есть время . Время… в новом мире его сколько угодно. Огромное количество, целое цунами часов и минут, обрушившееся на планету.

Раньше людям всегда не хватало времени. На множество вещей, от мелких до очень крупных. Время постоянно ускользало, за ним гнались, его пытались усмирить, отрезать себе кусочек побольше, направить в нужное русло. Но никогда не получалось. Время сбивало людей, как широкая равнинная речка с сильным течением и холодными, сводящими ноги стремнинами. Теперь же их, вернее, те жалкие остатки, что населяли новый мир, буквально взяли и окунули во время. На, пей, дыши, захлебывайся, выплевывай, глотай.

Но вот что странно – сразу же после этого время утратило свою ценность. Человек получил бразды правления временем. Легион пробил плотину, которая жадно держала весь этот океан тикающих растрат. Время… Да, в какой-то мере оно по-прежнему оставалось независимым и плевать хотело на людские потуги, без промедлений и остановок неся каждого от истока до устья. Но теперь ко времени относились без должного пиетета.

Стало меньше причин для того, чтобы дорожить им. Стало больше возможностей обходить эти самые причины. И появилось множество дорог, на которых значение времени можно было бы сильно принизить, если не исключить вовсе.

Странник стоял возле своего корабля и протирал лобовое стекло. В эту ночь он не спал, посвятив ее глобальной мойке. Он помыл машину, а затем и сам встал под душ, после чего тщательно побрился, и теперь нижняя половина его лица смешно контрастировала с верхней, более темной от загара.

Детальный осмотр корабля показал, что Бояр практически ничего в нем не тронул, только постельное белье на кушетке было грязным. Густав с омерзением выбросил его, заменив тем, на котором ночевал в квартире. С разрешения Семена.

Охотник не стал его провожать, после их разговора на лавочке он пошел спать, так как действительно ослаб и плохо себя чувствовал из-за потери крови. Хотя если бы он подозревал, что больше никогда в жизни не увидит странника, то не поступил бы так. Густав не решился сказать ему, что уезжает столь скоро.

Он вообще никому об этом не сообщил, кроме Маркова и водителя, под щетку «дворника» которого засунул записку с подробным указанием местоположения топливных резервуаров.

Старик же был здесь. Тоже не дремавший ни минуты, всю ночь общавшийся с дочерью, он угрюмо сидел в салоне на пассажирском сиденье и протирал панель влажной губкой.

Вычищенный, пусть и не до блеска, корабль смотрелся отлично. Странник с досадой потер пальцем пятно от птичьего помета, который буквально въелся в краску, но с ним уже ничего нельзя было поделать.

Он не стал сразу садиться за руль, подошел к Маркову, прислонился плечом к стойке дверного проема и спросил равнодушно, смотря куда-то вдаль, на серое небо, на волнистую дорогу, выкатывающуюся ему навстречу из туманного горизонта:

– Ты со мной?

Марков остановился, сжал губку в кулаке и откинулся на спинку сиденья.

– Наверное, я не смогу, странник, – сказал он, немного подумав.

– Почему?

– Из-за дочери. Я больше не хочу оставлять ее одну. Мне не так уж много осталось жить, если подумать. Я не слишком здоров, да и не в этом даже дело. Не в годах, которые впереди, а в годах, которые я упустил по собственной воле. Она… Я должен быть рядом с ней.