Олег Кожевников - Будущее в тебе. ЛЕД и ПЛАМЯ

- Товарищ комкор, я приехать к своей жене никак не могу. У меня это..., ну, в общем, не могу я быть с женщиной.

Замявшись и, вдобавок сильно покраснев от своего вранья, я закончил:

- Понимаете, последствия ранения. Доктора, правда, обнадёживают. Говорят, что через годик, может быть, всё наладится. Но пока, ехать к жене я не могу. Простите!

Комкор задумался, потом начал говорить мне какие-то ободряющие слова. Я сразу почувствовал, как изменилось его отношение ко мне. Если раньше я был назойливый проситель, то теперь вызывал сочувствие и искреннее желание мне помочь. Взяв со стола толстую папку, он вытащил оттуда какой-то бланк, и сказал:

- Вот, Черкасов, я выписываю на твоё имя направление на обучение в военной академии. Как фронтовик, ты поступишь туда безо всяких экзаменов. Обучение там длится один год, за это время, надеюсь, все твои проблемы пропадут. Тем более, это Москва, красивые женщины, театры, рестораны, наконец. Глядишь, твоё либидо восстановится ещё быстрее. В Москве надо быть 25 марта. Все остальные бумаги получишь у наших кадровиков. Да, ещё, чуть не забыл – ты, майор, награждён орденом Ленина, кстати, получать его будешь тоже в Москве, в Кремлёвском дворце. Лично из рук товарища Калинина. Так что, готовься и смотри, не опозорь нашу армию. Чтобы всё на тебе блестело, и сам, чтоб был, как огурчик. Понял! В поезде, я думаю, ты не заскучаешь, там много будет наших. К тому же, твой бывший начальник - капитан Сипович, тоже там будет. Он удостоен за прорыв "линии Маннергейма" его батальоном звания Героя Советского Союза. Тебя, кстати, тоже представляли к этому званию, но, сам понимаешь - двоих из одного батальона, не положено. Вот посмертно, это еще, куда ни шло. Из твоих ребят трое удостоены этого звания посмертно. Ладно, майор, двигай обратно в госпиталь, нужно долечиваться. Но двадцать второго марта, в 17-00, чтобы как штык, был на Московском вокзале в Ленинграде.

Сказав это, комкор встал со стула, я тоже поднялся. Протянув направление в академию, он произнёс:

- Ну, давай, Черкасов не хандри там, всё в жизни бывает!

И от всей души меня обнял. После чего я, козырнув, вышел из кабинета комкора.

Эти дни до 22 марта пронеслись молниеносно. Я по уши был занят разной бумажной волокитой. Среди прочих, дела моих братьев, моих соратников, моих сослуживцев. В частности, пробил направление на курсы водителей для Шерхана и в школу снайперов, для Якута. Учиться они поедут в Москву. Вернее, Шерхан в Москву, а Якут в Подмосковье. В получении этих направлений мне сильно помогли мои связи в штабах. Не зря при каждом выезде в вышестоящие штабы Бульба нагружал мои сани кучей трофеев. Для самого старшины я написал представление на присвоение ему очередного звания - техника интенданта 2-го ранга. Для Курочкина я оформил направление в военное училище, туда он должен был явиться после излечения в госпитале. Не забыл я и всех остальных бойцов своей роты. Даже обозники Бульбы были представлены к медалям. И, как уверяли мои штабные знакомые, все эти представления будут обязательно удовлетворены.

18 марта я проводил в отпуск, после ранения, моего дорогого друга Шерхана. Для этого упросил Павла Ивановича, выделить мне машину для поездки в Ленинград. Провожая Наиля на побывку, я поручил ему заехать к моей жене и передать ей посылку. Кроме небольшого количества продуктов и длинного письма, там был мой заветный мешочек. Именно в нём я хранил все свои значимые трофеи - разные золотые и серебряные безделушки, которые, однако, очень дорого стоили. Это был мой посильный вклад в то, чтобы моя бабушка и мой отец смогли прокормиться при самой ужасной ситуации. В пенсии и в другие государственные дотации я не верил.

Наконец 22 марта я сел в поезд, который должен был увезти меня в Москву, к высокой награде и к новому месту службы. Встретился я и с капитаном Сиповичем. Никакой неловкости от произведения меня в новое звание, ни я, ни он не чувствовали. То, что мы пережили, было гораздо важнее и значимее каких-то званий или оценок государством наших заслуг. Мы стали братьями по оружию. Встретившись, мы стояли, молча обнявшись, минут десять и у него, и у меня по щекам текли слёзы. Потом, конечно, уже в купе, под финскую водку с разными деликатесами мы долго беседовали, вспоминая былые дни. Помянули всех погибших наших товарищей, в общем, посидели мы душевно.

Уже глубокой ночью, когда Сипович лёг спать, я вышел покурить в тамбур. Там стоял, наверное, часа два, всё думал о будущей жизни и упивался всем тем, что смог сделать. Особенно вдохновляли меня цифры, которые я разузнал в штабе армии и теперь сравнивал с теми, которые сохранились в моей памяти. Конечно, прежде всего, это количество безвозвратных потерь. В моей памяти отчётливо отпечаталась цифра в 310 тысяч человек, а в этой реальности, как я узнал из секретных данных - безвозвратные потери составили 126875 человек. В этой реальности война длилась 104 дня и 4 часа, в моём же кошмарном мире, эта зимняя бойня продолжалась 153 дня. Наверное, под воздействием алкоголя, моё самомнение возросло до того, что я на полном серьёзе думал, что только благодаря моему участию в этой войне, в живых осталось больше 180 тысяч бойцов. И это ни какие-то неопытные пацаны, а мужики, слышавшие свист пуль, и их на арапа не возьмёшь. И они, ох как пригодятся России, чтобы выдержать напор сил зла, чтобы отбиться от Германской коричневой чумы. А я, теперь уже майор, не останусь в стороне от этой битвы между силами зла и добра. Зубами, когтями, чем угодно буду грызть, и рвать эту нечисть. Костьми лягу, но не пропущу эту адскую силу к нашим очагам.