Дмитрий Матяш - Выход 493

Тем не менее гримаса злости не сошла с Андреева лица. Не действовали на него ни авторитет Стахова, которому он еще пару минут назад готов был слепо подражать, ни слова старого немощного полковника, у которого лоб покрылся испариной. Андрей ждал, когда тот заговорит, ждал, несмотря на то что старик из последних сил сдерживался, чтобы вновь не зайтись в приступе сухого кашля.

Наказывать мальца Стахов все же не спешил. Если же — не дай бог — малец выкинет еще что-нибудь, вот тогда он незамедлительно преподаст ему урок, научит вежливости и покажет, как нужно вести себя со старшими.

— Хорошо, я тебе отвечу, — наконец сказал Василий Андреевич, и напряжение, стальным тросом стянувшее троих военнослужащих в одно тугое кольцо, ослабло. — Я понимаю твои чувства. У всех нас есть за что ненавидеть виновных в гибели мира. Все мы потеряли дорогих сердцу людей… Ты хотел знать, где я находился на момент атаки? Что ж, это вполне разумный вопрос, думаю, в уме его задавали мне все офицеры. Не так ли, Илья Никитич?

Но Стахов не ответил. Вновь достав свой штык-нож, он принялся отвлеченно вытирать о рукав блестящее в полуденных лучах солнца лезвие, хотя ни в какой чистке оно не нуждалось.

— В тот день, Андрей, я, как и множество других сохранивших честь мундира офицеров, до последнего момента выполнял приказ. Мы не задумывались над тем, насколько он ужасен и бесчеловечен. Тогда я еще не знал, что отданный приказ будет моим последним долгом умирающему народу, которого я клялся защищать. И впоследствии — моим проклятием. — Он горько улыбнулся, часто замигав повлажневшими глазами. — Я был как тот офицер на «Титанике», который рассаживал пассажиров лайнера в спасательные шлюпки. Но моя миссия заключалась в обратном — я должен был пускать на корабль только тех, кого было нужно. Пресловутый приказ номер триста двадцать А. Об обеспечении безопасности и свободного трансфера лиц, внесенных в регистр Укрытия-2. Он поступил мне, командиру президентского полка, которому, впрочем, к тому времени охранять уже было некого, ранним утром. Ровно через двадцать минут после того, как из достоверных источников стало известно, что Россия одновременно с двух фронтов подверглась атаке с применением оружия массового поражения, и за восемь часов до того, как Киев официально перестал быть столицей Украины. Господи, если бы мы знали… Но мы не знали, и к превеликому бесчестью всех нас, тех, кто доблестно оборонял входы в Укрытие — неприметные металлические двери в вестибюлях известных тебе станций метро, — что принесением в жертву тысяч невинных жизней, мы помогали… — Голос Василия Андреевича стал тише, поджилки на шее, прежде твердые как спицы, задрожали. — Мы помогали спастись бездарным и бесполезным толстосумам и их капризным детям. Мы спасли древесные наросты вместо самого дерева. Человеческие отбросы, совершенно непригодные для выживания в новом мире, привыкшие все делать чужими руками и, кроме как ворочать деньгами, не умеющие делать абсолютно ничего. Мы спасли тех, кто не был способен ни держать в руках лопату, ни перезаряжать автомат, ни чистить картошку. Мы были теми глупцами, которые по чьему-то приказу из большого пожара вынесли только никому не нужный мусор. И поэтому у всех нас руки по самую шею в крови, которую никогда и ничем уже не смыть.

— Вы… — Андрей поднял на полковника раскрасневшееся лицо, и впервые за все время беседы на его лице отразилось понимание. Не участие, не соболезнование, не жалость, не уважение к человеку, пережившему тот ад, не помутившись рассудком, а именно понимание. Он вдруг понял то, о чем седой полковник никак не хотел говорить. Понял, в какие подробности он не хотел вдаваться, чтобы не придавать и без того жуткой картине еще большей красочности. Понял, почему воспоминание о выполненном приказе исказило его лицо, как внезапная расщелина, вдруг возникшая на городской площади. Понял Андрей и то, что под термином «обеспечить безопасность в городе», который уже несколько месяцев кряду был залит кровью, обозначало любой ценой не дать никому постороннему проникнуть в Укрытие. А «любой ценой» могло значить только одно — каждого, кто нарушал бы порядок трансфера, следовало безжалостно уничтожать.

А что уж творилось возле тех самых дверей, о которых сказал полковник, Андрею было не сложно представить. Он знал, о каких дверях речь, и, конечно же, знал, на каких станциях метро они находились, — это были двери в заслонах, тогда еще тщательно замаскированных под стену с такой дотошной скрупулезностью, что лишь наметанное око начальника станции по пятнам свежей штукатурки могло распознать истинные размеры входа в Укрытие-2. Там из земли, вокруг вестибюлей станций, до сих пор торчат почерневшие кости тех, кто без всякой надежды пытался прорвать оцепление и попасть в спасительное подземное царство. Тех, кого без предупреждения расстреливали, дабы они не препятствовали зажиревшим ВИП-персонам благополучно добраться к шлюзу…