Олег Верещагин - Будьте бдительны! Сборник рассказов

Верещагин спустился в подвал. Люди подались от него в стороны, но белобрысый худенький мальчишка, навзрыд плакавший в объятьях какой-то женщины, остался сидеть на месте.

Надсотник тяжело сел на самодельный топчан. Стащил берет и вытер им лицо. И только после этого узнал мальчика.

— А, добытчик, — сказал он. — Димон, кажется?

Зарёванный мальчишка несмело поднял голову. Посмотрел, часто моргая, на сидящего офицера. И вдруг улыбнулся — несмело:

— Это вы…

— Я, — кивнул надсотник. — Разрешите? — он отстранил руки женщины, которая смотрела на него со страхом. И притянул мальчишку к себе. Димка дёрнулся, но не стал вырываться и обмяк. Тихо, еле слышно сказал:

— Я правда… я это сделал?

— Да, — сказал надсотник. — Ты. Люди видели. Она почти вышла на прямую наводку. Если бы не ты — может быть, меня бы сейчас уже не было. Может быть, уже никого из нас не было бы. Ты хоть понимаешь… — он отстранил мальчика, — понимаешь, что ты герой?

— Уходите, пожалуйста уходите… — начала женщина, но Димка неожиданно сказал жёстко:

— Не надо, мама. Пожалуйста, помолчи, — и, отстранившись, повернулся к офицеру. — Я не знаю, — смущённо сказал он. — Я ничего не помню. Я просто…

И, не договорив, пожал плечами.

Басаргин молча опустил бинокль. Его породистое лицо было каменным.

— Да, это наши, — сказал он безразлично.

Верещагин, стоявший чуть дальше от пролома — чтобы не выдали блики на линзах — поднял свой небольшой «Tasco», купленный ещё в мирное время. Четырёхкратный, не такой мощный, как у Басаргина, бинокль, тем не менее, безотказно приблизил развалины церкви Ксении.

Четыре обнажённых, полуобугленных трупа были распяты на обломках обычных электрических столбов — головами вниз. Между двумя средними распятыми стоял фанерный лист с кощунственно выглядевшей надписью по-русски:

…ОБО МНЕ РАДУЕТСЯ ОБРАДОВАННАЯ ВСЯКАЯ ТВАРЬ…

РАДУЙТЕСЬ, РУССКИЕ ТВАРИ!!!

— Клим, — пробормотал Верещагин, глядя в лицо крайнего слева. Почти неузнаваемое, оно всё-таки принадлежало надуряднику Климову. Остальных опознавать и не требовалось — несомненно, это были его разведчики. — Клим-Клим, как же ты так… как же ты так… неудачно-то?

— Удачно или неудачно — но разведка сорвалась, — Земцов терзал свою коротко подстриженную бороду. — Командир, слышишь? Олег, да опусти ты бинокль!

Верещагин опустил бинокль, сунул его в чехол. Повернул к своим друзьям злое лицо.

— Я слышу, — сказал он. — Разведка сорвалась. Не глухой… и не слепой.

— Что будем делать? — поинтересовался Басаргин. — Между прочим, они наших заминировали, я проводки вижу…

— Что делать? — зло спросил Верещагин. — Ничего. Ночью сам пойду, ясно?!

— Х…я ты пойдёшь, — усмехнулся Земцов. — Клим в десять раз ловчее тебя был, и вот…

— Я сказал — пойду, значит — пойду! — заорал командир.

— Х…я пойдёшь, — непоколебимо сказал Земцов. — А будешь дурью маяться — скрутим. Ты командир, твоё дело…

— Моё дело — людей на смерть посылать? — приходя в состояние холодного ехидства, поинтересовался Верещагин. Но Сергей был невозмутим:

— И это тоже. Но основное — думать. Так что думай.

Неизвестно, что ответил бы разозлённый надсотник. Но все трое офицеров именно в этот момент услышал голос — не с неба, а от входа:

— Можно… можно я пойду?

Мужчины обернулись, и мальчишка, на котором скрестились их взгляды, явно оробел. Но от этого только стал напористей, и в голосе его явно прозвучал вызов:

— Давайте я пойду!

— А, это ты, Димка, — кивнул Верещагин. — Не шатайся днём по этажам, с ума сошёл, что ли?

— Я могу пойти, — повторил мальчишка упрямо. — Вы же сами говорили, что я…

— Говорил, — сердито оборвал его Верещагин. — И сейчас скажу, что без тебя сотню Игоря смяли бы. Но это одно дело. А другое — послать тебя…

— Вы меня не посылаете, я сам иду, — быстро возразил мальчишка и мотнул светлым чубом. — Ну это же мой район, я тут всё знаю!

— Слушай… — начал Верещагин. Но Земцов молчал, теребя бороду. А Басаргин вдруг сказал:

— А это выход.

— Выход?! — надсотник посмотрел на них. — Ну ладно бы я. У меня нет детей. Но вас-то обоих — вас же дети дома ждут! Так как же можно…

— А Клима не ждали, — напомнил Басаргин.

Верещагин выругался. Жена Климова и его младший сын Никитка погибли при бомбёжке колонны беженцев. Старший — приёмный — сын Юрка пропал без вести немного раньше.

— Я могу, — напористо-неистово сказал мальчишка, сжимая кулаки и весь подаваясь вперёд. — Ну я же правда могу, а вы не можете. Я схожу и вернусь. Вы мне только объясните, что нужно узнать. Я могу! — голос его стал умоляющим.