Клиффорд Саймак: Братство талисмана

– Возможно, – проговорил архиепископ, – возможно, однако ничему иному мы научить не можем: ни как правильно сидеть на лошади, ни умению владеть клинком или обхаживать девиц.

– Забудем, ваша светлость. Чем подначивать друг друга, давайте лучше займемся делом. Слушай внимательно, сынок. Это напрямую касается тебя.

– Понимаю, сэр, – отозвался Данкен. Он дождался, пока сядут старшие, и лишь тогда сел сам.

– Кто скажет ему, Дуглас? – спросил прелат, поглядев на лорда Стэндиша.

– Вы, ваша светлость. Вам известно больше моего. К тому же у вас и язык подвешен что надо.

Архиепископ откинулся на спинку кресла и скрестил пухлые пальцы рук на своем округлом животике.

– Два года тому назад или около того, – начал он, – твой отец принес мне манускрипт, который обнаружил, разбираясь в фамильных бумагах.

– Там накопилось столько хлама, – подал голос отец Данкена, – что я не выдержал. Ценные документы лежали вперемешку с теми, которые давным-давно следовало выкинуть. Старые письма, записи, дарственные акты были как попало понапиханы в коробки и завалены совершенно посторонними предметами. Разборка продолжается до сих пор. Временами попадается такое, что приводит меня в полнейшее замешательство.

– Он принес манускрипт мне, – пояснил архиепископ, – поскольку тот был написан на неведомом языке. Твой отец не знал этого языка, что ничуть не удивительно, ибо таковым знанием могут похвастаться лишь немногие.

– Выяснилось, что язык манускрипта – арамейский, – прибавил лорд Стэндиш, – тот самый, на котором, как меня уверяли, говорил Иисус.

Данкен пребывал в растерянности. «Что происходит? – спрашивал он себя. – К чему они клонят? И при чем здесь я?»

– Ты гадаешь, зачем мы позвали тебя, – произнес архиепископ.

– Да, ваша милость.

– Подожди, скоро узнаешь.

– Может, не стоит? – пробормотал Данкен.

– Нашей монастырской братии, – продолжал старец, – манускрипт доставил немало хлопот. Арамейский оказался знакомым только двоим, да и то один, как мне кажется, больше похвалялся, нежели и вправду знал. Так или иначе, мы сумели прочесть документ, однако вся беда в том, что нам неизвестно, настоящий он или поддельный. По форме он напоминает дневник, посвященный пастырству Иисуса. Не то чтобы события излагались в нем день за днем, нет; он изобилует пропусками, хотя при последующем изложении всегда упоминается, что с момента окончания предыдущей записи случилось то-то и то-то. Судя по стилю, можно предположить, что автор жил в те времена и являлся очевидцем событий. Он не обязательно входил в число приближенных Иисуса, но сопровождал его. В тексте не содержится ни намека на то, кем он был в действительности. Он тщательно избегает упоминать об этом. – Архиепископ сделал паузу и пристально посмотрел на Данкена. – Ты, должно быть, понимаешь, каково значение манускрипта, если только он не поддельный?

– Конечно, – откликнулся Данкен. – Ведь благодаря ему мы узнаем, как проходило пастырство Господа нашего Иисуса Христа.

– Все не так просто, сынок, – вмешался Стэндиш-старший. – Это первое свидетельство очевидца, первое доказательство того, что когда-то на свете и впрямь существовал человек по имени Иисус.

– Но я не... не...

– Уста твоего отца изрекли истину, – провозгласил церковник. – Если не принимать в расчет манускрипт, у нас нет никаких доказательств того, что Иисус – лицо историческое. Имеется, правда, ряд отрывочных сведений, все они вызывают сомнение, наводя на мысль, что здесь либо откровенный подлог, либо позднейшие вставки – возможно, дело рук монахов-переписчиков, которые позволили рвению возобладать над честностью. Мы, те, кто верует, не нуждаемся в доказательствах; Святая Церковь не сомневается в личности Иисуса. Однако наше убеждение зиждется на вере, а никак не на доказательствах. Мы не рассуждаем об этом во всеуслышание, ибо нас со всех сторон окружают неверующие и язычники; делиться с ними своими соображениями означало бы утратить мудрость. Лично нам свидетельство манускрипта, если ему, конечно, можно доверять, ни к чему, но Церковь сможет использовать его для привлечения к себе тех, кто еще не уверовал в Господа.

– Кроме того, – заметил Дуглас Стэндиш, – окажись документ подлинным, это положит, в известной мере, конец разброду внутри самой Церкви.

– Но вы сказали, что он скорее всего поддельный.

– Таких слов я не произносил, – возразил архиепископ. – Мы склонны полагать, что манускрипт – подлинный. Однако отец Джонатан, знаток арамейского из нашего монастыря, не настолько силен в этом языке, чтобы утверждать наверняка что-либо относящееся к документу. Нам необходим человек, сведущий в арамейском языке, посвятивший его изучению многие годы, знакомый с изменениями, которые произошли в нем на протяжении развития, и способный отождествить перемены с той или иной эпохой. На арамейском говорили пятнадцать с лишним веков, он имел множество диалектов, один из которых сохранился до наших дней на окраине восточного мира. Однако его современная форма разительно отличается от той, что была в обиходе во времена Иисуса; а насколько я могу судить по известным мне фактам, диалекты уже в ту пору различались так сильно, что люди, расстояние между домами которых составляло всего лишь сотню миль, совершенно не понимали друг друга.