Ян Валетов - Ничья земля

В любом случае – лежать и прохлаждаться времени нет. Надо идти. «I am too old for this shit». Но кого это волнует?

Сергеев закряхтел и с трудом поднялся на ноги. Сидящий Молчун смотрел на него снизу вверх, оценивающе, с сочувствием. Бог с ней, с оценкой, а вот сочувствия, чтобы не сказать, жалости, в его взгляде видеть не хотелось бы.

В пояснице стрельнуло в тот момент, когда Сергеев забрасывал на плечи рюкзак. Он опять застонал и закряхтел одновременно, и тут же ощутил, как «станок», подхваченный жилистыми руками юноши, легко и удобно лег на плечи.

– Дожился, – подумал он зло.

С одетой сбруей оглянуться через плечо не получалось, и Сергеев повернулся всем корпусом, ожидая встретить тот же полный сочувствия взгляд. Но Молчун на него уже не смотрел – подтягивал пряжку ремня, крепящего к рюкзаку спальник, всем своим видом давая понять, что ничего не произошло.

– Корректный мальчик. Понимающий. – Сергеев сам не понял, чего было больше в этой мысли – иронии или самоиронии. Если судить по болевым ощущениям и той усталости, которая навалилась на него, как тяжелая смердящая туша – самоирония была более уместна. А вот испытанная злость – не уместна вовсе. На кого и за что было злиться? На возраст? На ушибы? На то, что Молчун, видя как ему тяжело, помог набросить груз на плечи? Так давно пора понять, что ты не супермен, не Бэтмен, мать бы его так, а усталый мужик на пороге пятидесятилетия. Ломаный, стрелянный, жизнью побитый. Тебе не в мешке на болотах ночевать надо – в теплой постели, с любимой женой и слабительным перед сном.

Идя размеренным шагом по заросшей сухой травой тропинке, Сергеев усмехнулся в усы, вспомнив давно забытое чувство утренней неги – теплого прикосновения простыней, шелковистой кожи, запаха сонного тела. Слабительного, правда, не было, а вот жена рядом была, и постель была теплой.

Самое удивительное было в том, что стоило Сергееву захотеть, и этот экстрим навсегда бы остался в воспоминаниях.

Он мог бы безо всяких усилий осесть в Москве, где нынче стал частым гостем.

Раньше он думал, что после 1993-го бывшая столица бывшей Родины закрыта для него навсегда. Все они думали так с того самого момента, как Шаман сказал «нет», и не повел их на штурм Белого Дома, прекрасно понимая, что своим «нет» ставит подпись Президента на приказе о роспуске их подразделения.

С того момента, как их Контору расформировали, а остатки личного состава – его друзья, те, кого начитанный сверх всякой меры Дайвер называл Веселой Компанией, еще несколько лет работали неизвестно на кого, но уж точно не на бывшее родное государство.

Ему сейчас было бы даже уютно в российской столице, уже ставшей на девять десятых столицей Империи, а не Федерации. Он знал там многих, и многие (кто на счастье Сергеева, кто на его несчастье) знали его. Костя Истомин, например, решил бы вопрос о легализации Сергеева в момент.

Он мог бы податься во Львов, к Конфедератам, его приняли бы и там – Богдасик не последнее лицо в Львовской Раде. И, опять же, Роман Шалай – начальником Службы безопасности у гетмана Конфедерации Стецкива.

Варшава, Минск, Будапешт, Мадрид, Берлин и Лондон – любая из европейских столиц приняла бы его без труда, в любом из этих городов Сергеев бы растворился, превратившись в полноценного гражданина, мирно сидящего в кафе на тихой пешеходной улочке и попивающего пиво из высокого запотевшего бокала простого стекла.

При мысли о вкусе ледяного пива, Сергеев споткнулся и сбился с шага. Не то, что он хотел бы пива немедленно – было холодно, но уж больно хороша была картинка.

Теплый осенний вечер. Тени на брусчатке, маленький столик с кругом из толстого стекла поверх белой, накрахмаленной скатерти. Сигарилла, дымящая в черной пепельнице. Стук каблучков. Запах крепкого кофе. Пряный, горячий и сладкий запах пота, обещающий бессонную ночь, хриплые стоны…

Э, нет, это не Прага, не Брюссель. Путаешь мой друг. Тут могло бы пахнуть уткой с кнедликами, тушеной капустой, но не таким кофе. Это совсем другое. Это океан, это растрепанные бризом пальмы, это дома в колониальном стиле, обшарпанные и запущенные. Это Гавана. Удушливо жаркая, нищая и невыразимо прекрасная.

Ах, как пах кофе, который варили в ресторанчике на набережной в Гаване! Там было грязно и темно, и кофе могли подать в чашке с отбитой ручкой, или на небрежно склеенном блюдце. Но какой это был кофе!

Черт с ней, с той Европой, пресной и правильной! Есть еще, слава Богу, страны, в которых у людей в жилах течет настоящая кровь! Он мог махнуть на Пиренейский полуостров – в Испанию, Португалию. Или в Южную Америку.