Дмитрий Лекух - Черные крылья Бога

Он жестом попросил мою сигаретку, послюнявил ее сбоку чтобы равномерней горела, и сделал одну за другой две глубокие затяжки.

Потом вернул ее мне, кашляя и отгоняя дым, сказал:

– И правильно сделаешь, если не поверишь, – и снова закашлялся.

Я пододвинул ему кружку с пивом, он отрицательно помотал головой и отхлебнул обжигающе горячего чая.

– Хороша, зараза. Давно не курил. Научились выращивать наконец то. Не хуже, чем в Таджикистане…

– Вы начали что-то говорить, Андрей Ильич…

– А я уже и закончил. Твой отец согласился принять наше посольство только в том случае, если мы привезем с собой тебя. Сына и наследника, так сказать. Дальше уж ты у него выспрашивай, я не больше твоего знаю, зачем ты ему понадобился.

Я добил косяк, сделал пару глубоких глотков из кружки.

Вот, значит, как…

– Понятно, – хмыкаю. – А если я просто подниму отряд и уйду?

Он пожал плечами.

– Уходи, – говорит. – Это уже твоя личная жизнь. Я свое дело сделал.

– И вы думаете, мне дадут уйти?

Он на секунду задумался.

– Не знаю, – жмет наконец плечами. – Не уверен, честно говоря. Дима, твой отец, в смысле, – всегда действовал обдуманно. Мы, как ты знаешь, довольно долго дружили. Впрочем, ты и сам не уйдешь, пока вы не пообщаетесь. Мы с тобой оба понимали: ты – что не просто проводник, а я – что ты согласился сопровождать нас не из-за денег. По крайней мере, не только из-за денег. Ведь так?

Я усмехнулся.

– Давайте не будем задавать друг другу вопросы, ответы на которые очевидны. Может, закажем глинтвейн? Вдруг они его делают?

Он поднял домиком левую бровь.

– А знаешь, может, и стоит попробовать…

И щелкнул пальцами, подзывая официанта.

Глинтвейн здесь и вправду варили.

Причем такой, какой я любил: терпкий, густой, не очень сладкий, пахнущий пряностями и травами.

Я попробовал – и зажмурился.

Напротив меня, как сытый котяра, довольно мурлыкал фактически всемогущий в Москве Вожак.

Я откинулся на спинку резного деревянного стула и прикурил еще одну сигаретку.

– Андрей Ильич, – вздыхаю, – скажите, а Красотуля… Маша… Она тоже была частью вашей с отцом сделки?

Он неожиданно поперхнулся глинтвейном, подобрался и просверлил меня цепким ледяным взглядом.

– Знаешь, Егор, – качает головой. – Я, конечно, старая сволочь. Положение, так сказать, обязывает. Но это – слишком даже для меня. Так вопросы, извини, не решаются…

Мне почему-то стало жутко стыдно.

– Извините, Андрей Ильич, – опускаю глаза. – Я не хотел…

Он только башней в ответ вертит.

Ошалело.

– Ну, знаешь, – фыркает, наконец. – Я тебя, между прочим, в детстве на руках носил. И реально дружил с твоим, вполне себе, кстати, сумасшедшим папашей. Ты, если тебе не говорили, – весь в него. Вылитый. Только он уже в те благословенные времена был поциничнее и попрагматичнее…

– Я любил ее, Вожак, – выдыхаю.

Он отмахнулся.

– Знаю, что любил, – морщится. – Вы, кстати, были отличной парой. Если тебе интересно мое мнение. Но вы сами все решили, моя прозорливость так далеко, извини, мальчик, не заходила…

Мы опять помолчали.

На улице уже сгустилась чернильно-черная южная ночь.

За соседним столиком Гурам, обнявшись с Веточкой, пел какую-то тягучую абхазскую песню.

Вокруг электрических светильников медленно летали безвредные местные насекомые.

– Может, помянем? – поднимаю робко глаза.

Он коротко кивнул, и мы выпили не чокаясь.

Вожак немного посидел, потом взял у меня сигарету и откинулся на кресле, разминая ее в длинных сильных пальцах.

– Благослови и защити, Господи, вставших на Путь, – бормочет, – и пусть их умоет Утро росою своею, пусть День обогреет их светом своим, пусть Вечер накормит плодами своими, и пусть Ночь укроет черным шатром Крыльев своих, оберегая их, Ищущих, для Рассвета…

– Что это, Андрей Ильич? Один из ваших гимнов?

Он слегка растерялся.

Как любой человек, которого перебивают, когда он начинает говорить про себя, а его слышат окружающие.

– А? – переспрашивает как-то почти по стариковски. – Нет, Егор. Это не наш гимн. Это один из псалмов Триады. Мне его раввин дал, когда мы из Диких земель вышли. Я же еврей, капитан. Мы с ним о многом поговорили…

– О чем?

Он внезапно подобрался.

– Да так, – усмехается. – Ни о чем. Пойдем? Поздно уже…

Вот так всегда.

Я поморщился.

Такой вечер испортил…

– Идите, Андрей Ильич. Я еще посижу…

Он ушел, а я присоединился к ребятам, и мы наквасились так, что в казармы нам помогали добраться добродушные дружинники из конного княжьего патруля.