Никита Костылев - Агломерат

— Дэн, давай я еще минуту послушаю, интересно же.

— Да слушай, мне-то что. — Денис пожал плечами и достал пачку из нагрудного кармана потертого камуфляжа. Из пачки он выудил две сигареты и протянул одну мне. — Угощайся.

— Спасибо! — Я с благодарностью взял сигарету и присвистнул, увидев название. — «Стюардесса»? Ты где такие достал? Сейчас обычный «Винстон» днем с огнем не сыщешь, а тут такая редкость!

— А это у меня тоже с дачи. — Дэн с ухмылкой прикурил сигарету от спички, дал прикурить мне и выкинул почти полностью обгоревшую спичку в окно. — Перед пиком Кризиса, за несколько недель до начала беспредела в столице, мы всей семьей жили на даче. Так вот я там и нарыл.

— А потом как в столице оказался? — Я совершенно отвлекся от беседы диджея и политика. — С дачи гуки погнали?

— Ну, почти. — Денис выпустил колечко дыма, и оно медленно поплыло в сторону лобового стекла. — Пожар случился. Уж я не знаю, кто это сделал, но зарево, наверное, до неба стояло. Ей-богу, не вру. Нас тогда много семей в этом хозяйственном товариществе было; оно, кажется, «Родничок» называлось, я уже и забыл. Несколько сотен человек, община была крепкая. Люди чувствовали, что вот-вот беспредел начнется, и уехали из центра. Хорошо мы тогда жили, все вместе, натуральное хозяйство, дежурство на охране. Вот это было действительно единство. А про пожар… я и вспоминать не хочу момент, когда мы оттуда уезжали. Крики эти, попытки потушить, только без толку это все, как спичка, в одну ночь все товарищество дотла сгорело. Так и не узнали, что там произошло, да и кому было разбираться во всем этом. Полиция перестала существовать. Тогда уже беспорядки в Москве четвертый день продолжались, кому мы нужны там были со своим поселком? Это сейчас власти агломерата пытаются хоть как-то прокормить население, а тогда жили по принципу «гори оно все синим пламенем, после нас хоть потоп». Только потопа не было, голод был, две недели без поставок, и столица стала голодным зверем… — Дэн вздохнул. — Что-то ты меня даже расстроил своим вопросом про прошлое до революции, очень уж обидно вспоминать про товарищество погибшее. Как родное что-то убили, странно, я раньше на дачу ненавидел ездить, а теперь с такой горечью наш домик сожженный вспоминаю.

Я молча смолил крепкую сигарету и смотрел в окно. Неожиданно закрапал дождь, маленькие капельки тихонько застучали по крыше. Словно настойчивые гости за дверью, они стали наращивать темп мягких ударов. Стук становился все сильнее и сильнее, я слегка опустил стекло и выпустил тонкую струю дыма на улицу. В машине было хорошо и тепло, дико не хотелось выходить на моментально ставшую какой-то отталкивающей и скользкой улицу. Я очень любил курить в дождь, в особенности в такие моменты. Но тут мой друг рассказывает про страшный момент своей жизни, а я — словно сомнамбула. Наконец, когда пауза затянулась, я сказал:

— Я сначала хотел послушать про то, как там политик с диджеем спорят о проблемах объединения, а теперь даже не знаю. Твой рассказ крепко зацепил. Просто, когда говоришь о стране в целом, представляется все как-то немного отстраненно, а тут родное, свое. Мне жаль, что так у вас случилось. Честно. Ты прости, что я эту тему затронул, спасибо, что довез, я пойду.

— Постой. — Дэн вытянул из пачки еще одну сигарету и протянул мне. — Возьми на дорожку.

— Нет, спасибо. — Я протянул руку на прощанье. — Давай до завтра. Нам к семи, не забудь. Главное, чтобы тревоги не было.

— Не будет, — ответил, пожимая мою руку, Дэн. — Сегодня ударный батальон на дежурстве в нашем районе. С этими ребятами даже наш сотник не любит связываться, а я в который раз радуюсь, что они за нас. До завтра.

Я вылез из машины и направился к метро. Мне предстояло ехать на другой конец Москвы, в Тушино. Жалко, что послушать передачу не успел, они там что-то про объединение с питерскими говорили. Это хорошо. Сегодня дома надо будет посмотреть видеотрансляцию, может, повторят. Всего, за исключением нескольких пиратских радиостанций, в столице была только одна радиостанция — это «Эхо «Соединения». Временное правительство агломерата решило не рассусоливать демократию направо и налево, а просто выделило одну радиостанцию и один телеканал. Первый Единый, новое слово пропаганды в области телевидения. Этот источник информации в агломерате был образцом рекламы и пиара движения «Соединение». Все диспуты и передачи, шедшие на единственном канале агломерата, проводили одну простую мысль: все, что мы делаем, это хорошо.