Дмитрий Манасыпов - Метро 2035. За ледяными облаками

Кого боятся волки? Медведя. От кого бегут крысы? От кота. Кто жрет всех?

Тот, кто сильнее. Или та.

Обернуться, броситься назад, к радостно встрепенувшимся сиреневым и салатовым силуэтам. Рвануть что есть сил, и…

Дом выбрасывает из приветливо распахнутой глотки входа широкий язычище из тьмы, клыков и паутины. Капканом хватает поперек и утаскивает, хохоча пастью дверей. Призраки неупокоившихся людей плачут, разбиваются, понимая – не успели, не помогли, не спасли.

…Дом стар и темен…

Стучит где-то в стенах хриплый пульс труб. Воет скалящаяся ржавой решеткой вентиляция. Тягуче тянутся вниз капли въевшейся сырости. По стенам расползается фосфор мохнатого ковра плесени. Паутина висит серыми мертвыми знаменами. Здесь живет лишь умершая память и живая смерть.

Посреди прячущегося в темноте коридора – одинокая уставшая девочка.

Поиграем? Поиграем, соглашаются этажи дома. Это же так… вкусно.

Стены – не только в плесени и паутине. Десятки и сотни, если не тысячи лиц смотрят вниз. На нее. Лица – бледно-трупные, подсвеченные светящейся, шевелящейся дрянью вокруг них. Черно-белые, цветные, выцветшие и еще яркие, фотографии следят за стуком сердца и любым движением.

Глаза… глаза на них. Ненормально распахнутые глаза с черными жемчужинами зрачков. Люди не могут так смотреть, не могут. Из четырех человек с самого близкого снимка смотрит лишь кроха в детском высоком стульчике. У троих вокруг нее глаз нет, выцарапаны до дырок. А она смотрит, широко, незряче и страшно.

Мужчина и две женщины. Одна полулежит на диване с высокой спинкой. Остальные стоят по краям. Вместо глаз – лишь желтеющая бумага с двуглавым орлом на печати внизу. Женщина сидит и смотрит совой, увидевшей добычу. Выкаченными снулыми глазами. Узкими и косящими зрачками.

Кровать, вкруг нее семья, вся в платьях до пола и сюртуках с жилетками и часами на цепочках. Усы, бороды, подусники и даже бакенбарды. На подушках, придавив мундиром с эполетами, раскинув густую седую бороду – старик с костистым черепом и крючком хищного носа. Глаза лишь у него. Огромные, белесые, мутные. И злые. Впиваются насквозь узкими полосками зрачков.

Слышала, говорили, думала – бред… Давно-давно, фото с умершими, пост-мортем. И глаза у мертвых. Нарисованные поверх век, почти как настоящие. Так смотрят, говорили, а ведь не верила. Не врали. Ни капельки. Вот почему глаза с каждой карточки смотрят лишь одной парой. Живым здесь глаза ни к чему. Здесь мертвые наблюдают за живыми. Пока те тоже не окажутся среди них.

Лишь бы не разбудить уснувших черным сном. Уйти дальше, пусть там страшнее, уйти. Сотни рыбьих холодных глаз впиваются со стен. Тянут к себе и не дают сделать ни шагу. Стой, иди к нам, стой, сюда-сюда, стой, ближе, ближе, девочка, стой, ко мне, ко мне, стой, замри, двигай сюда, девка, стой, наша-наша-наша-наша-а-а…

Бледный подросток в узком мундирчике тянет полупрозрачные руки. Кроха с куклой в переднике и в чепчике шипит и скалит длинные крючки на щуку во рту. Старик-советник шевелит беззубой челюстью, блестит двумя длинными желтыми древними клыками. Гувернантка, опираясь на навсегда грустных воспитанников, скрипит отросшими когтями свободной ладони. Все и каждый, любая и скопом, рвутся к крохотному живому огоньку в их кирпичном погосте. К нам, к нам, ко мне, ко мне, идидидидидиди…

Бам-бам-бам!!!

Грохот и звон из угла.

Череп луны отражается в стеклянной дверце высоченных часов.

Хрустит маятник в своей незатихающей качке – на века и до скончания века.

Бам-бам-бам!!!

Полночь вырастает дрожащей тенью.

Полночь хрустит половицами второго этажа.

Полночь шагает вперед и вниз к трепещущему горячему блюду.

Бам-бам-бам!!!

Вместо кукушки – лишь блестящий гнилью нетопырь.

Вместо стрелок на круглом и радостном циферблате бегут острые спицы.

Вместо цифр потрескивают панцирями и шевелят сухими крыльями синие жуки.

Бам-бам-бам!!!

Серебро луны скользит по стенам.

Серебро луны патиной набегает на медные и стальные потроха часов.

Серебро луны превращает смазку в самую настоящую кровь и лимфу.

Бам-бам-бам!!!

Из дальнего угла тянется тень.

Из дальнего угла доносится постукивание холодных пальцев друг о друга.

Из дальнего угла льется ощутимая и видимая темная дрожащая дымка тлена.

Бам-бам-бам!!!

Трещина на стене скрипит и хрустит.

Трещина на стене подрагивает и растягивается в ухмылке.

Трещина на стене рассыпается скользким ехидным смешком раскрытой пасти.