Алексей Колентьев - Туман войны

Хижина вождя местных партизан состояла из трех больших комнат с дощатым полом, устланным плетеными циновками из волокна какого-то особого сорта лиан, отпугивавшего змей и прочих ядовитых гадов. Они источали горьковато-приторный аромат, чем-то напоминающий сандаловую эссенцию. Сам команданте жил в подвале, откуда были прорыты два подземных хода за пределы лагеря. Рауль, несмотря на свои совершенно паршивые качества боевого командира, всегда был очень осторожен и часто, благодаря почти звериному чутью на опасность, угрожающую лично ему, выводил отряд из хитрых ловушек федералов. Генерал Вера, весьма чувствительный на подлянки своих конкурентов из правительства, щедро спонсируемого американцами, ценил подобную чуйку и у своих подчиненных. Рауля он поднял из самых низов. Ходили слухи, что вождь приходится генералу дальним родственником, хотя никакого портретного сходства я между ними не замечал. Франсиско Вера — видный, плотного телосложения мужик, чем-то неуловимо напоминающий Панчо Вилью, [10] Панчо Вилья — герой войны за независимость Мексики. Нечто вроде В. И. Чапаева для всех латиноамериканцев, если провести аналогию с Октябрьской революцией 1917 г. в России. может, из-за пышных вислых усов и внимательного, с прищуром взгляда умных карих глаз. А наш Рауль — обычный, ничем не примечательный субъект, среднего роста, с зализанными назад сальными черными волосами, собранными в недлинную косичку, бегающими, водянисто-серыми глазами на круглом, испещренном оспинами лоснящемся лице. В общем, эти двое ни в чем схожи не были, может, только в упомянутой выше способности предчувствовать опасность.

Рауль встретил меня в крайней справа от входа комнате, где у него было нечто вроде канцелярии. Вдоль стен стояли ящики из-под снарядов, в которых хранилась вся документация отряда. Случись что — только подхвати эти короба, и в путь. Мобильность была страстью Рауля, к тому же ее постоянно требовала необходимость. Сейчас команданте сидел за обычным письменным столом, на котором не было ничего, кроме керосинового фонаря и походной планшетки. В комнате пахло старым табачным духом и свежей пороховой гарью. Видимо, слухи о безвременно ушедшем при помощи Рауля начштаба имели под собой основания. Увидев меня, «вождь» вскинул голову и жестом указал на стул напротив.

— Hola, Мигель! Ты, наверное, знаешь, зачем я искал тебя?

— Здравия желаю, команданте. Слышал, но хотелось бы уточнить, в чем заключается роль нашей группы.

— Эх, почему у всех гринго такая холодная кровь? Ты никогда не пьешь с нами и не поешь песен… Или сеньор Ленин запретил коммунистам веселиться?

— Товарищ Ленин, команданте, завещал нам другое: учиться, учиться и еще раз учиться. А кто много учится, тот не тратит время даром, и в конечном итоге весь мир лежит у его ног. Товарищ Ленин это доказал личным примером. Так что вы хотите от нас?

— Ай, Мигель! — «Вождь» всплеснул волосатыми, как у обезьяны, руками. — Что мне может быть нужно, когда мои идиоты прохлопали поставку и теперь нужно считать каждый патрон?

Улыбка слетела с его лица, он грохнул кулаком по столешнице, отчего керосинка подпрыгнула сантиметра на два, а планшетка сдвинулась ближе к моему краю стола.

— Не горячитесь так, команданте. Дело житейское: сегодня они взяли наше, а завтра, точнее, через тридцать часов, мы отыграем свое и, может быть, даже слегка увеличим разрыв в счете.

— Любишь футбол, камрад?

— Нет, бокс уважаю. Там как-то острее чувствуется результат: каждый удар — это зачетное очко. Футбол таких сильных ощущений не дает.

— Я запомню твои слова. Пожалуй, я посмотрю пару боев, может, тоже проникнусь. Как считаешь?

— Мне трудно судить о вкусах других, команданте. Надеюсь, что вам понравится.

— Хорошо, Мигель. Только возьми с собой Пако и Симона, парням нужно набираться опыта. А у кого же им учиться, как не у тебя?

Вот оно что: Рауль давал нам одного своего племянника, до этого отиравшегося у Алехандро Саламоса, интенданта отряда, на непыльной хозяйственной должности, но уравновешивал местным парнишкой — Симоном, который прибился к отряду после того, как федералы сожгли его деревню вместе со всеми жителями. Пацану было тогда лет двенадцать, что по местным меркам считается почти совершеннолетием. Он сам пришел к подпольщикам, и ему было плевать на идеологию, кокаин и прочие несущественные для сироты вещи: парень хотел отомстить. Брался за любые поручения, и вскоре на его счету было двое собственноручно убитых полицейских и один разгромленный благодаря раздобытым Симоном сведениям конвой с новобранцами, следовавший на военную базу в Эль-Бера. Потом его вычислили, и он оказался тут, у Рауля. А когда мы прибыли обучать местных повстанцев, как правильно воевать с федералами, Симон стал одним из первых и самым способным из моих учеников. Он буквально глотал знания, выспрашивая каждую мелочь. При этом в глазах у него я замечал такое выражение, какое увидеть можно только в глазах большой белой акулы, когда она выискивает жертву, кружа на глубине. Но в то же время у меня не было ощущения, что парень растет маньяком, скорее ненависть к конкретным людям проецировалась у него только на тех, кто носил знаки различия регулярной армии или серую форму полицейских. Лучше всего у него получалось со стрелковой подготовкой, хотя АКМ был ему слегка великоват и поначалу оставлял огромные синяки на плече. Но с течением времени Симон наловчился и сшил себе нечто вроде кожаной подушечки, которую надевал таким образом, чтобы подкладка из конского волоса смягчала импульс отдачи. Парень скользил по сельве, словно тень, не потревожив ни одной лианы или ветки на кусте, и стрелял без промаха. Каждый раз, когда намечалась «острая» акция, первым в рядах добровольцев был этот невысокий худощавый парень с невыразительным круглым лицом и стриженными почти наголо черными, с ранней проседью, волосами. Пацан отлично знал местность и мог очень нам пригодиться. Видимо, команданте считал, что груз действительно очень важен для отряда.