Даниэль Дакар: Фабрика героев

— Шон, а где Келли? Он что, не мог освободить пару часов и встретить меня?

Бельтайнцы затихали один за другим, полицейский полковник осторожно переместился за спину Мэри, губы матери Агнессы превратились в тонкую линию.

— Шон, не молчи! Он что, ранен?! Тяжело?!

— Он не ранен, Мэри… — выдавил крепыш. — Ты же знаешь, нас бомбили… Прямое попадание в Координационный. Никто не выжил.

— Что… — прошептала она, и уже громче, срываясь на крик: — Этого не может быть, Шон, этого просто не может быть! Что за чушь, как это Келли может погибнуть, мы же с ним… договорились… — заглушая рвущийся из груди тоскливый вопль, она впилась зубами в кулак затянутой в перчатку правой руки, покачнулась, но полицейский — Морган? да, полковник Морган — не зевал. Ловко оттеснив шагнувшего вперед Никиту, он развернул Мэри лицом к себе, прижал к кителю и что-то зашептал на ухо. Подошедший крепыш обнял ее со спины, тоже что-то шепнул, Мэри высвободила одну руку, обхватила его за плечи, то же сделал Морган, и теперь все трое стояли, обнявшись и уткнувшись друг в друга головами. София Гамильтон сжала четки так, что казалось, еще секунда — и отполированные прикосновениями рук деревянные шарики посыплются на щербатое поле. В обманчиво-хрупких пальцах аббатисы мелькал шприц-тюбик.

Марк Фортескью виновато откашлялся:

— Капитан Келли О'Брайен был напарником мисс Гамильтон во время службы в полиции и ее ближайшим другом. Боюсь, она не сможет присоединиться к нам за обедом. Прошу вас, господа.

Следуя за полковником к ожидающему кару, Корсаков оглянулся. Толпа рассасывалась, монахини образовали одну группку, команда «Дестини» — другую, и отдельно стояли три обнявшихся человека, как будто отгородившиеся ото всех своей болью. Лишь ветер не обратил никакого внимания на то, как изменилось настроение людей, и как ни в чем не бывало гонял песок и гарь по неровным обожженным плитам.

Был уже вечер, когда Мэри поняла, что не знает, куда ей податься. Податься между тем было совершенно необходимо, но только не в обществе унылого парня, проводившего ее до самых дверей офицерского общежития. До последней минуты ей не удавалось избавиться от сопровождения. Рядом с ней все время кто-то был, всем что-то было от нее нужно. Она понимала, что так распорядился кто-то из командиров — Морган или Фортескыо, а то и мать-настоятельница руку приложила. Даже в похоронной конторе, от посещения которой ее дружно пытались отговорить и бабушка, и Морган, и Шон, на заднем плане маячил кто-то из офиса командующего планетарной обороной. Гробы стояли закрытыми, но спорить с Мэри, так и не снявшей парадную форму, пожилой служитель не рискнул и все-таки поднял тяжелую крышку, табличка на которой гласила: «Келли Лахлан О'Брайен». Придать прежнюю форму размозженной голове не смогли, но лицо совсем не пострадало и на секунду ей показалось, что Келли просто спит. Она осторожно погладила холодную щеку, сжала скрещенные на груди руки и грустно покачала головой:

— Ну вот как это называется, Келли? А кто мне сюрприз обещал? Ну почему ты, почему, мне казалось, что у меня больше шансов не пережить эту заварушку… Ты так берег меня всегда, а теперь мне предстоит тебя хоронить… Келли, Келли, умирать совсем не страшно, ты это знаешь и я это знаю, хоронить страшнее, правда… Видишь, какая я эгоистка — даже не подумала, каково было бы тебе хоронить меня… не сердись, ладно?

Мэри замолчала. Мысли путались, то ли от усталости, то ли от горя. Она отошла от гроба, кивком головы разрешила служителю закрыть его и опустилась на колени пред массивным распятием. С юности знакомые, слова пришли сами:

— Боже отмщений, Господи, Боже отмщений, яви Себя! Восстань, Судия земли, воздай возмездие гордым. Доколе, Господи, нечестивые, доколе нечестивые торжествовать будут?

Старенький капеллан огорченно вздохнул: двадцать второй псалом был, с его точки зрения, уместнее у гроба, чем девяносто третий.

Должно быть, скорбь вытеснила смирение из сердца майора Гамильтон. Если, конечно, оно было там хоть когда-нибудь. А Мэри все говорила, тихо, но отчетливо, не просила, но требовала:

— Кто восстанет за меня против злодеев? Кто станет за меня против делающих беззаконие?

Тяжелый горящий взгляд. Стиснутые руки. Судорога коверкает запекшиеся губы, превращая лицо женщины в маску горгульи.

— …и обратит на них беззаконие их, и злодейством их истребит их, истребит их Господь Бог наш.

Это не молитва, почти с ужасом подумал отец Уильям. Это клятва.