Шимун Врочек - Танго железного сердца

— Значит, моя жена два дня назад прилетала в Луанду? И до сих пор там? Вы уверены?

Полковник Хитроу кивнул:

— К сожалению. Мы делаем все возможное, чтобы ее вытащить, но… Вы понимаете, Грегори… это ведь не цивилизованная страна. Даже близко не демократическая. Из-за вашего участия в революции наши возможности и так ограничены, но мы…

Грегори прервал:

— Кажется, вы обещали мне награду?

— Д-да, — полковник запнулся, смешался и потерял часть колониального великолепия. — Все… ээ, что в моих силах.

— Тогда вот мое желание, — Грегори поболтал в бокале коньяк. Коричневая жидкость размазывалась по стенам, как какая-то кола, а не благородный напиток двадцатилетней выдержки. Грегори вздохнул и посмотрел на полковника. Коньяк марки «Прощай, Диана» — надо будет запомнить вкус.

«Три миллиона жизней — это плата за независимость?»

Гражданская война в Луанду, смерть Сайласа и Могуту, ранение Филина — это все твоя плата?

Грегори усмехнулся. Да, так и есть.

— Только одно, полковник, — сказал он, — оставьте мою вдову в покое.

( фрагмент романа-мозаики «Кетополис: Мертвый кашалот» Грэя Ф.Грина в пересказе Шимуна Врочека )

— Адмирал, сэр? — знакомый голос.

Годы должны пройти, прежде чем начинаешь понимать, что действительно важно в этом мире. Прежде, чем получить открытую веранду, теплое дерево под ногами и китель на плечах, я успел потерять родителей, дом и лейтенантские иллюзии. И еще успел сделать много глупостей. Я смотрю на катер, который подходит к причалу, разворачивается, примеряется, куда бы пристать…

Много прекрасных глупостей.

И, похоже, собираюсь сделать еще одну.

— Адмирал? — повторяет голос настойчиво. Я, наконец, поворачиваю голову и вижу — все готово для моей работы. Вещи аккуратно разложены, над латунным кофейником поднимается пар. Не хватает только одной детали…

— Адмирал!

— Да, Рокки, спасибо.

Я подхожу и сажусь; вестовой по имени Рокки придвигает мне кресло. Оно скрипит, как желчный, капризный, пятидесятивосьмилетний старик-адмирал. Все правильно. Старой заднице — старое место. Я укладываю руки на столешницу — морщинистые, на запястье левой поплывший голубой якорь — татуировка. Вот теперь комплект… впрочем, опять не совсем. За моей спиной — ворчание. Я говорю:

— Киклоп!

Он продолжает ворчать. Вечно же чем-то недоволен.

— Куда ты дел мои очки?

В поисках оглядываю стол. Передо мной разложены на столешнице: кружка, латунная чернильница с пером, пачка чистой бумаги, стопка заметок, карта перемещений флотов во время Большой Бойни 1901-го года (лист 1 ноября, лист 2 ноября) и старый морской кольт. Эти вещи мне совершенно необходимы.

Да, я знаю, что вы хотите спросить.

И вот зачем: в кружке кофе, в чернильнице чернила, в бумагах — дела и планы, а револьвер так, просто лежит. Привычка.

Еще неплохо бы очки.

— Киклоп!

— Он только что вышел, сэр, — говорит вестовой. — Мне догнать его?

— Не надо, Рокки.

Как-нибудь справлюсь. Я пишу книгу, кстати. Думаю назвать ее «Тактические решения в управлении эскадрой»… броненосной эскадрой? Да, так лучше. А Киклоп мой неизменный редактор и критик. Скажете: что такой, как он, может понимать в тактических решениях управления?

Зато Киклоп исправляет мои ошибки и расставляет запятые.

Зовите меня Козмо.

И я солгал.

Мое имя на древнегреческом звучит как Космос. Что переводится как «порядок, красота и гармония». Мир.

Сейчас, пройду путь от точки А до точки Б, получив пулю в левую руку и станцевав танго (да-да, вы о нем еще узнаете), я могу сказать: ничего подобного. Даже спустя тридцать с лишним лет, сидя на веранде, чувствуя ступнями теплое дерево, я не нахожу в своей адмиральской душе ни порядка, ни красоты, ни гармонии.

И тем более не нахожу — мира.

Чтобы получился такой отвратительный характер, как у меня, нужно очень много времени…

Обмакиваю перо в свежие чернила — кстати, из каракатицы. Их принесли утром. Аккуратно вывожу: «Командующий флотом адмирал Штольц принял решение атаковать головной бирманский корабль сдвоенной колонной». Легко писать о чужих ошибках…

— Сэр?

— Подожди, Рокки. — я ставлю перо в чернильницу и поднимаюсь.

Я смотрю, как с катера бросают конец. Плохо бросают. Не моряки никаким боком. Впрочем, можно было догадаться… А это еще что?

— Рокки, взгляни, пожалуйста.