Владимир Березин - Путевые знаки

Перед нами горел светофор, то и дело меняя цвет сигнала. Это была автоматическая стрелка, оказавшаяся живой. Рядом с ней на высоком столбе стояла солнечная батарея, и стрелка то и дело щёлкала, переводя рельсы в крайние положения. Так, наверное, она и щёлкала все двадцать лет, постепенно сходя с ума. Но мы имели дело с ней сейчас, без всякой надежды подгадать нужное положение.

Сиреневый туман напирал с одной стороны, а стрелка по-прежнему суетливо щёлкала своими переключателями. Мы медленно, но неумолимо приближались к ней. И тут Владимир Павлович аккуратно снял фуражку и китель и просто сказал:

– Я подержу, а ты езжай. Не смей останавливаться, слышишь?

Я не успел и глазом моргнуть, как он подхватил автомат и спрыгнул на землю. Я высунул голову в окошко и увидел, как Владимир Павлович с размаху заехал прикладом по солнечным батареям, а затем и по шкафчику на стойке. Ничего у него не выходило – стрелка жила своей жизнью. Тогда он попытался заклинить механизм стволом, но бездушная машина сжевала творение оружейника Калашникова, как мышь макаронину.

Владимир Павлович обесточил стрелку и, упираясь сапогами в шпалы, перекинул штангу в нужное положение.

Тепловоз проплыл мимо него, и я смотрел, как он машет мне рукой, проезжай, мол, я догоню.

«Он сейчас догонит», – подумал я и повторил вслух, чтобы убедить себя в этом:

– Догонит-догонит.

Да как тут убедить, когда последний вагон уже миновал стрелку, а Владимир Павлович всё оставался там, где стоял. Что-то там у него случилось, нога, что ли, застряла? Но это всё равно было не смешно. Как ни крути, товарищ мой терял драгоценное время.

Насыпь изгибалась, и наш состав изгибался вместе с ней. Скоро последний вагон закрыл от меня маленькую фигурку, а когда я снова увидел это место, то там уже клубился сиреневый туман. Возвращаться не имело смысла.

Пропал Владимир Павлович, пропал, как пропадает кустик в тумане.

Кроме боли расставания, я чувствовал обиду. Как же не вовремя он покинул меня навсегда! Теперь я сам должен был принимать решения. Я с тоской смотрел на гроссбух покойного Математика и на примотанную к нему коробочку с карточками и жёсткими дисками.

Теперь я ехал один. И для пущей уверенности надел китель Владимира Павловича и даже нацепил его фуражку. И мне всегда казалось, если надел форму, то жизнь твоя изменилась. Ничего просто так в жизни надеть нельзя. Вот мне рассказывали про человека, что нашёл форму почтальона, стал носить, и его заставили разносить письма. Или вот получил шубу с барского плеча, и привет. Ты уже среди слуг и, дрожа от ужаса, боишься опалы. А уж если на тебе фуражка со звездой, то от судьбы тебе не отвертеться, поведёт тебя этот головной убор по жизни как миленького. Но в фуражке было жарко, и я сразу кинул её на правое кресло, где я обычно сидел, когда состав вёл мой товарищ.

Теперь я ехал, руководствуясь лишь путевыми знаками: где мог – подтормаживал, благоразумно минуя стрелки на малом ходу, и внимательно смотрел вдаль, не маячит ли на моём пути мёртвый встречный поезд. Смотреть в карты, оставшиеся от Математика, мне было лень.

Вокруг меня бушевала весна – я такого не видел с детства. Вся эта зелень, цветы и запахи сводили меня с ума, и я открыл окно в кабине, только изредка скашивая глаза на узкий экранчик дозиметра. Дозиметр вёл себя тихо, изредка попискивал, но только изредка.

Однажды я остановился у речки Истры и, померив уровень радиации (он оказался фоновым), зашёл в воду. Это было совершенно удивительное ощущение, тёплая вода на мелководье, обтекающая тело.

Внутренний паникёр говорил мне, что, не ровен час, ко мне приплывёт какая-нибудь змея, но тут уже мне было всё равно. Я потерял всех и был один. Предсказание, кажется, сбылось, и если на меня нападёт сейчас какая-нибудь лягушка с дельта-мутацией, то это будет закономерно и совершенно не удивительно.

Вернувшись к составу, я вдруг услышал странное шебуршание в крайнем вагоне. Сдёрнув с плеча автомат, я осторожно отворил дверь. Вот так штука, здесь сидели трое маленьких буддистов, судя по всему, питавшиеся всё это время одними таблетками с лотосом. Они жили тут в спальных мешках и пережили зиму. Удивительно, как они не перемёрли. Но, заглянув внутрь вагона, я понял, в чём дело. Втроём они уничтожили почти весь спрятанный внутри запас продовольствия, рассчитанный на экипаж поезда. Хорошенькое дело, каково было бы моё удивление, если бы я на него рассчитывал. То есть я на него и рассчитывал, но пока ещё не наступила жуткая нужда.