Александр Радин - Стрингер. Летописец отчуждения

В кадр попал Жора. Изможденный и подавленный. Бугай стоял на четвереньках на берегу, уткнувшись лысиной в ил. С черного комбинезона военных сталкеров ручьями стекала синь. Напряженные руки по запястья утонули в жиже, у головы валялась разбухшая от влаги пачка сигарет. Ни рюкзака, ни трофейной винтовки у него уже не было. Давно все бросил.

Саян встал. Сначала на колени, потом, охнув, вытянулся во весь невеликий рост, разминая мускулистую шею. Презрительно посмотрел на обнявшего столб Рябого, перевел взгляд на Смертина.

— Пусть себе идет, — сказал он и пошел вытаскивать Жору.

Мамка бежал в лабиринте деревьев. Ему обязательно надо было успеть. Во что бы то ни стало. Иначе жизнь будет окончательно отравлена, испорчена, загажена. Как общественный сортир на блошином рынке. А этого ни в коем случае нельзя допустить.

Мамку раздирала обида. Рвала изнутри на части, питая кровь адреналином. От этого он несся еще быстрее, отмахиваясь от встречных веток, перепрыгивая преграждавшие дорогу поваленные сухие стволы. Он даже позабыл про аномалии, совсем потерял осторожность. Ну и что? Зона его любит и гордится им. Высокопарные мысли. Не аргумент, но на этот счет у Мамки был еще один козырь. Он чувствовал во рту привкус парного молока. А это означало, что впереди безопасно. Так всегда. Стоит только обострить восприятие, прислушаться, и постепенно начинает появляться привкус парного молока. Если есть этот привкус — значит, дорога чистая, а если нет…

Сейчас был. Да такой, как будто Мамка только что глотнул из банки.

В вечернем сумраке показалась хаотичная глыба завала. Привкус пропал. Мамка резко остановился и застыл. Он хлюпнул носом, смахнув рукавом надоедливую сырость. Тряхнул рукой. Под ботинком надрывно хрустнула ветка. Мамка наклонился, подхватил ее и запустил в сторону завала.

Ничего. Только сухой стук столкнувшихся деревяшек.

Так не бывает. Привкуса-то нет.

Митя помялся на месте и осторожно подался в обход. Он плавно переступал с пятки на носок, выверяя каждое свое движение.

Завал приближался. Теперь это была уже не бесформенная куча. Отчетливо вырисовывалась несложная система, по которой были нагромождены друг на друга бревна. Неправильный круг с гнездом посередине. И вот тут Мамка резво сорвался, сбрасывая с плеча карабин.

Его ждали. Как ждет охотник, сидя в скрадке, терпеливо высматривая неосторожного петуха тетерева на весеннем току. Но Митя хитрее, он обошел засаду заранее.

Что-то метнулось из гнезда. Длинное и слизкое. Мамка пальнул наудачу и наддал. С умопомрачительной скоростью полетели в лицо сухие ветви. Он только зажмурился и полностью отдался бегу, стараясь выложиться на все сто. По щеке больно хлестануло. Мамка вскрикнул, но скорости не сбавил. Появился! Снова появился привкус!

Митя сосредоточился, стараясь его удержать. Это только у него такое есть! Больше ни у кого. Зона только его наградила.

От этой мысли Мамке стало приятно. Он сконцентрировался на мерном скрипе травы и чаще замахал руками. Дышать стало легче, хотя сердце так и вырывалось из груди. Митя вдруг ощутил, что мир вокруг изменился. Он открыл глаза и увидел, что бежит уже по широкому пустырю, поросшему местами островками кустарника. Впереди показалась вода.

Мамка остановился, восстанавливая дыхание. В горле, забивая парное молоко, появился сталистый привкус, слюна противно тянулась, не желая отлипать от губы.

Рядом они. Где-то здесь. Может, среди беспорядочно наваленных машин, может, у плотины. Он их чувствовал. И щедро сдобренная этим чувством обида начинала трансформироваться в ярость. Мамка небрежно передернул затвор, выбрасывая пустую гильзу, и начал искать взглядом укрытие.

Скоро ночь. Сейчас надо успокоиться и затаиться.

Он двинулся в сторону чахлых сосен, прижившихся на обрыве недалеко от берега. Митя легко вскарабкался на самую лапистую и высокую, закрепился на толстом суку, обхватив его ногами.

Красиво. Все озеро как на ладони, и даже база «ботаников» переливается яркими лучами прожекторов.

Мамка нащупал в рюкзаке рулончик двустороннего скотча, подцепил краешек, прилепил его к стволу и несколько раз обмотал, стараясь не ухнуть вниз. Отличная защита от мелких ядовитых слизняков. Налепятся горстями, а он завтра отмахнет ножом — и никаких ожогов. Главное, чтобы ветер не потащил ночью пух. Хотя выброс давно был. Не должен.

Мамка лег животом на сук, приложил щеку к шершавой коре, закрыл глаза и начал мечтать.