Олег Шовкуненко - Оружейник-3

На такой идиотский вопрос я даже не стал отвечать. Только одарил его автора соответствующим взглядом и сразу же поторопил капитана:

— Давай, Костя, докладывай.

— Слушаюсь, — спецназовец слегка кашлянул, прочищая горло, и с какой-то опаской, словно мы могли ему не поверить, сообщил: — Я видел Мурата Ертаева.

— Интересно… — я метнул на Загребельного быстрый испытывающий взгляд.

— И где его черти носят? — Андрюха многозначительно кивнул в ответ.

— Мурат сказал, что застрял в каком-то «тупике забвения».

— Где? — Леший удивленно приподнял бровь.

— Стоп! — движением руки я остановил Соколовского, не позволяя тому ответить. — Капитан, давай с самого начала, а то запутаемся к чертовой матери. Начни с того момента, как мы ушли из Подольска.

— Про Подольск особо рассказывать нечего, — спецназовец неопределенно пожал плечами. — Ситуация там просчитывалась, как головная боль после попойки. Только вы, значит, на броне рванули, как сразу переполох поднялся. Будто взбесились все из-за этой солярки.

— Это они не из-за солярки взбесились, а из-за принципа.

Я кое-что кумекал в правилах, на которых Надеждин и его команда строили жизнь Подольской колонии. В общем-то правила нормальные, справедливые, только вот Рынок в них вписывался, мягко говоря, с трудом. И надо же было такому случиться, что именно нашей команде судилось стать той самой искрой в этой пороховой бочке.

— Может, и из-за принципа, — согласился Соколовский. — Только это сути дела не меняет. В такой ситуации я, как ваш компаньон, легко и просто мог оказаться крайним. Поэтому судьбу искушать не стал. На том же Рынке выменял у какого-то мужичка велосипед за рожок патронов, разузнал маршрут, так чтобы побезопасней, и сразу же рванул в Домодедово. Рассчитывал, что если не нарвусь на неприятности, то уже после обеда буду в аэропорту.

Мы с Лешим слушали внимательно, не перебивали и не торопили. Прекрасно знали, Костя просто так языком трепать не станет. Будет говорить только по делу, а совсем не о «красотах» мертвого Подмосковья. Так оно и вышло.

— Только я на Домодедовское шоссе выехал, — продолжил капитан. — Гляжу, человек посреди дороги стоит. В камуфляже, но явно без оружия. Подъезжаю ближе и глазам своим не верю. Ертаев! Живой! Я к нему. Соскочил с велосипеда, подбежал, а он сквозь меня смотрит, будто и не видит совсем. Тогда я позвал: «Мурат!». Вижу сработало. Встрепенулся он, глаза забегали, словно ищет меня, а я ведь между прочим прямо перед ним стою. «Мурат!» — еще раз повторил. — «Я здесь». И тут он спрашивает: «Сокол, ты?». Хотя глаза продолжают оставаться пустыми, невидящими. «Я, кто же еще», — отвечаю. — «Что с тобой, старлей?». Он как «старлей» услышал, так сразу расслабился, вздохнул с облегчением. Видать поверил, что перед ним именно я стою. «Здорово, Костя», — говорит. — «Сообщение у меня важное для Ветрова. Передай ему пусть не доверяет ханхам. У них на уме совсем иное…». Тут перебил я его, так как понял, что несет он полную околесицу. Какие, нахрен, ханхи?! Ушли ведь они давным-давно!

Уже который раз за время этого рассказа мы с Лешим переглянулись. Только на этот раз во взглядах наших вместо сосредоточенного внимания промелькнул ледяной холод подозрения, черная искорка страха.

— Дальше, — я потребовал, чтобы Соколовский продолжал.

— Дальше… — повторил капитан задумчиво. — А дальше получилось все очень странно. Услышав от Мурата такие слова, я подумал, что он… Одним словом, что с ним не все в порядке. Да еще глаза эти, словно у слепого…

— Ну, не тяни кота за яйца! — Загребельный не выдержал столь вялого продолжения, по большей части основанного на Костиных эмоциях, а совсем не на фактах.

— Понимаете, товарищ подполковник, — Соколовский как-то виновато глянул на Андрюху. — Мне сразу захотелось Мурата растормошить, привести в норму. Я ему прямо так и сказал: «Эй, очнись! Мы с тобой вместе Ветрова отыщем». А он говорит: «Не могу я. Попал в „тупик забвения“. Отсюда не выбраться». Вот тогда я серьезно за Ертаева испугался. Нет, конечно же не из-за какого-то там «тупика». Подумалось, что старлей совсем с катушек слетел. Я его схватить попытался, встряхнуть как следует. Но нихрена путевого из этого не вышло. Только, значит, руку протянул, только его бушлата коснулся, а Мурат тут и пропал, рассыпался. Один лишь серый пепел вокруг заклубился.

— Серый пепел… — повторил я, припоминая все те случаи, когда на меня падал этот зловещий серый снег.