Дмитрий Никитин - Алайцы на Айгоне

— Нет, — Вин смущенно потупилась, — нет пока. Как-то некогда было о детях подумать.

Над волнистой кромкой леса поднялся ослепительно белый шар, глобус с синеватыми пятнами неведомых континентов. Это была Луна, которая так потрясла Гага. Да и кого бы не очаровало это фантастические зрелище.

— Завидую землянам, — смогла, наконец, произнести Вин. — Как они должны благодарить Создателя, что могут вот так запросто смотреть на другую планету. Прямо будто ты летишь в космосе.

— То же самое о небе Гиганды скажет житель Саракша с непроницаемыми тучами, — ответила Еза, — вот, мол, вы, гигандийцы, не цените великолепия звездного неба вашей планеты, а у нас нет ничего подобного… А землянам, нет, не завидуйте. Они бесплодны. Не только в смысле детей. Этот мир замер в сытости и благополучии. Еще не так давно у них была своя пружина — любопытство. Они видели смысл жизни в непрерывном познании. Жили просто потому, что это интересно; даже в искусстве искали вдохновение к творческому штурму. Любопытство толкало землян от звезды к звезде, от одной тайны природы к другой. И знаете, что, в конце концов, их остановило? Прогрессирующая специализация, бесконечность частных проблем! Оказалось, что полученной информацией практически не с кем поделиться. Кроме самого тебя и немногих коллег никому в общем нет дела, чем ты там у себя занят. Ну, кроме КОМКОН-2, конечно… Только в Комиссии по контролю и сохранились последние полилоги от безопасности!

Чувствовалось, что Еза уже не раз говорила на эту тему:

— И ведь не от науки идет эта специализация. От человека! Все обидчивы, как мальчишки; каждый хочет быть первым, пусть для самого себя, в своей узкой отрасли. И нет никакого внешнего стимула для обмена мнениями, соревнования на научном поле. На Гиганде, даже на Саракше по любой важной теме у каждого уважающего себя государства свой национальный институт. А таких государств, между прочим, не один десяток. И в институтах этих от ученых требуют не самовыражения, а реального дела, чтобы не хуже, чем у остальных! А здесь? Меньше, чем всеземной институт не открывают — не солидно; держать в таком институте двух научных светил — не серьезно, другому нужен свой институт, новое направление в науке.

Притихшая Вин затаилась в углу скамейки, подавленная обрушившимися на нее эмоциями.

— Извините, Вин, я наверное Вас совсем заболтала, — вымученно рассмеялась Еза. — Хотите, покажу Вам солнце Гиганды. Вот это Полярная звезда. От нее ковшик, созвездие Малой Медведицы. А ниже, вон там — Сигма Дракона, Гига… Этот свет, который мы сейчас видим, освещал Гиганду восемнадцать лет назад. Я тогда только университет закончила, мечтала сделать людей счастливыми, избавить от борьбы за кусок хлеба… А, может, нельзя лишать людей борьбы. Вдруг они людьми быть перестанут, а до богов не дорастут. Я думаю, может, на Гиганду вернуться. Слышала, жизнь у вас налаживается. Уговорю мужа, чтобы взял с собой, а потом там и останемся.

Вин, поколебавшись минуту, поведала о Гиге. Пока она говорила, Еза не произнесла ни звука. Только когда Вин замолчала, выдохнула воздух.

— Спасибо, что рассказали… Могла бы не успеть. Собиралась бы, собиралась. А времени-то мало остается.

— Еза, Вы хотите вернуться?

Алайка недоуменно посмотрела на Вин мерцающими во тьме глазами:

— Но ведь Вы же возвращаетесь!

Нуль-кабиной на плоской крыше Мирового Совета пользовались в основном любители прыжков на дегравитаторах. Колоссальное полуторакилометровое здание было втрое выше стоящего поодаль Дворца Советов, увенчанного гигантской скульптурой куда-то указующего древнего вождя. Дворец-постамент был построен в эпоху, когда город являлся столицей только шестой части планеты. Сейчас же он был лишь памятником архитектуры, как просматривавшиеся внизу сквозь облачную дымку кирпичные стены и башни старинной крепости, и весь старый городской центр, окруженный густой порослью тысячеэтажников. Их встопорщенные иглы превосходили высотой даже зеркальную призму Мирового Совета.

Размеры Зала Президиума, впрочем, оказались довольно скромными — полукруг простых столов вдоль забитых старинного вида книгами стен. Свое обращение Вин выпалила на одном дыхании, после чего была препровождена ожидать решения в приемную, заставленную креслами и сиденьями самого разнообразного размера и формы. Ее внимание привлекли два портрета, смотревшие друг на друга с противоположных стен. В чертах этих людей, пусть и своеобразных, не было ничего необычного. Но возникало чувство льющегося оттуда излучения, причем, от каждого своё, противоположное энергетике другого портрета.