Кирилл Кащеев - Жрица голубого огня

– Аякчан считает домашнее задание – объем Голубого огня, необходимого для освещения города в Ночное время, – равнодушно откликнулась та, делая пометку на свитке угольным карандашом.

– Королева улыбнулась Тайрыме! – немедленно кинулась на помощь подружке Дарпек.

– Ну, гораздо хуже было бы, если б она заплакала, – не отрывая глаз от свитка, рассудительно отозвалась Аякчан.

Круглое, как луна, лицо Тайрымы налилось краской гнева.

– А… ну… мальчишки… при дворе были? – спеша предотвратить надвигающуюся ссору, вмешалась маленькая, похожая на белочку, Юлтэк [2] Юлтэк – белочка ( эвенк .). и тут же густо покраснела.

– Да-да, расскажи нам про мальчишек! – девчонки жадно сгрудились вокруг Тайрымы.

– Еще как были! Все золотом расшитые, серебром распестренные, а уж воспитаны-то как! Вот, глядите! – Она запустила полненькие пальцы за глубокий вырез своего изукрашенного южным лазуритом придворного платья (надела, чтоб показать девчонкам, да так и не стала снимать!) и вытащила оттуда тоненький берестяной свиток. – Один мне даже стихи написал! – засмущалась Тайрыма, протягивая свиток Дарпек.

– О-о-х! – стараясь не дышать, верная подружка почтительно развернула бересту, откашлялась и трепещущим голосом прочла: – О прекрасная Тайрыма с восьмисаженными косами!

Довольная Тайрыма огладила свои черные с проблесками синевы косички.

– О Тайрыма, – слегка подвывая, продолжала читать Дарпек, —

восторженно закончила Дарпек под общий восхищенный вздох и торжествующе покосилась на Аякчан. – Вот! Слыхала?

– Разве я говорила когда-нибудь, что у Тайрымы плохая шуба? – отрываясь от свитка, искренне удивилась Аякчан.

– Ну, хватит! – Неуклюже подобрав подол своего роскошного платья, Тайрыма соскочила с койки и воинственно уперла руки в округлые бока. – Я вам не какая-нибудь! Я – дочь рода Буллет, у моего отца тысяча стад, сотня торговых лавок и дом в столице, а моя тетка Метаткар – в Королевском Совете! И не смеет всякая безродная, что учится при Храме из милости…

– Я хотя бы учусь, – лениво перебила ее Аякчан, – а не упрашиваю родичей, чтоб они выдавали меня за лучшую ученицу!

– Ах, учишься! – со змеиной ласковостью прошипела Тайрыма. – Освещение для города считаешь? Напрасно стараешься! Большие города – для дочек больших родов, которые за обучение платят, а тебе их не видать, как девятых небес! Таких, как ты, Храм после учебы куда-нибудь на край Средней земли отправляет – тюленей по тундре гонять! Вернешься к привычной жизни!

– Тюлени по тундре не ходят – у них ног нет! А у тебя – мозгов! – сквозь зубы процедила Аякчан, и на ладони у нее начал наливаться угрожающей синевой шар Голубого огня.

Тайрыма пригнулась, и на ее хищно изогнутых пальцах тоже вспыхнуло Пламя. Остальные девчонки с визгом порскнули к стенам спальни, и только маленькая Юлтэк, примиряюще выставив ладони, вскричала:

– Не надо, девочки! Вас накажут!

Снизу донесся гулкий звон медного била.

– Ой, звонок! – радостно вскрикнула Юлтэк. – Бежим скорее! – она сунула Аякчан в руки ее свитки и чашу для Огня. Подпихивая подругу в спину, Юлтэк вытолкала ее за дверь общей спальни.

Девчонки побежали через широкий ледяной коридор, то и дело в нарушение строгих школьных правил раскатываясь по скользкому отполированному полу.

– Спасибо, – наконец пробормотала Аякчан. – Если бы я ее прибила, у меня были бы неприятности!

– Да не за что, – легкомысленно отмахнулась Юлтэк. – Просто я хотела про столичных мальчишек послушать – а тебе разве неинтересно, про мальчишек-то?

– Совершенно неинтересно! – надменно сообщила Аякчан. – Я – ученица Храма и сама о себе забочусь, а не мечтаю, что за мной приплывет сказочный полярник на белой льдине и увезет в волшебную страну, где рыбу не ловят, не потрошат, а достают прямо из бесценных железных банок уже порезанную на кусочки! Не собираюсь я слушать эту жабу Тайрыму!

– Так ведь она правду квакает – таким, как мы с тобой, служба в городах не перепадет! – рассмеялась Юлтэк.

– А тебя это совсем не злит? – с интересом поглядела на нее Аякчан.

Сама Аякчан бывала в ледяном городе всего один раз – вместе с Кэтэри, наставницей по сивирским языкам и шаманской литературе, прихватившей обучающуюся от Храмовой казны ученицу грузить закупленную на всю школу писчую бересту. Да и ехали они всего лишь в стоящий у самой границы тайги Сюр-гуд. Городок вполне мог считаться ровесником девочки – заложили его в день рождения самой Аякчан. Возник он у найденного странствующими жрецами-геологами Места Рождения Огня, где вскоре встал Храм – а за ним и город. Но даже этот молодой город произвел на девочку неизгладимое впечатление. Иногда во сне к ней возвращались его сияющие, как драгоценные кристаллы, дома из голубоватого льда, с покрытыми искусной резьбой стенами, загадочно мерцающие статуи на перекрестках и белоснежная громада Храма с пылающими на фоне черных небес чашами Голубого огня над ней. Если таков обычный город – каково должно быть великолепие древней столицы и главного Храма Огня, этого центра земли Сивирской? Аякчан до боли хотелось хоть раз побывать там – и сознание, что это ей не светит, может, даже до конца ее Дней, вызывало острую, до слез, злость.