Олег Кулагин - Московский лабиринт

Американцы исправляют ошибки тульских подельников? Да, без меня им никак не обойтись…

И Алан не сомневается в успехе. Это читалось в его глазах. Это кольнуло меня в конце разговора.

В такой ситуации люди цепляются даже за призрачную надежду… Он знал, что по-другому не будет. Он уже написал для меня роль в своей пьесе.

Типично американская слабость. Самоуверенность.

Я улыбнулась, представив, какое у него будет лицо. Нет, Алан, выход у меня есть… И не тот, который ты заботливо для меня приготовил.

Я — спокойна. Нет уже ни страха, ни отчаяния — все перегорело. Лишь пустота… Чёрная пустота внутри.

Не думала, что буду так спокойна…

Они прощупали, просветили на специальных стендах каждый клочок моей одежды и обуви. Обыскали каждый миллиметр моего тела. Забрали ремень, вытащили шнурки из кроссовок. Даже сделали укол — кажется, вакцина против чего-то. Они очень беспокоятся о моем здоровье. Стекло в камере — бронированное. Нары прочные, намертво привинченные к полу. И за мной постоянно следят через видеоглазок.

Но все, что нужно — смочить слюной и отковырнуть кончик ногтя. На правом безымянном пальце. Фальшивый ноготь, поверх настоящего. Пластинка очень тонкого, упругого биопластика с очень острым краем.

Им можно разрезать веревку, которой тебя связали. А можно перерезать вены. Лежа на боку, отвернувшись от видеокамеры. Кровь будет стекать, впитываясь в куртку и тюфяк. Её вытечет много, очень много… Прежде чем они спохватятся…

Я не подведу тебя, Старик.

Вот и пришли. Как быстро…

Когда распахнулась дверь камеры и яркий свет из коридора проник внутрь, сначала показалось, будто в углу комок тряпья. Но комок чуть шевельнулся, и я сообразила, что это человек.

— Пошла! — толкнул в спину надзиратель. Лязгнул замок. Я спрыгнула со ступенек и замерла. Человек больше не двигался.

Тогда я подошла ближе и склонилась над ним. Как раз в этот момент тусклая лампочка под потолком вспыхнула ярче. И я увидела, что на незнакомце живого места нет: через прорехи в изодранной одежде — страшные открытые раны, ожоги…

Этого несчастного бросили сюда, чтобы сделать меня посговорчивей.

Я прикусила губу в бессильной ненависти. Вряд ли сам Фатеев такой инициативный. Небось прямое указание вежливого американского шефа. Подонки!

Что я могу сделать для этого бедняги? Ничего. И целую ночь он будет корчиться в агонии рядом со мной. Назидательный урок для девчонки.

— Вы… Вы слышите меня? — тихонько спросила, ещё ниже склоняясь над незнакомцем. И вдруг показалось: он улыбнулся. А потом поняла — не показалось. Я испуганно отпрянула.

Они посадили ко мне сумасшедшего.

Незнакомец повернул голову. Обнаружилось, что взгляд, направленный на меня, вполне осмыслен.

— Здравствуй.

— Привет, — машинально отозвалась я. Как будто мы не в камере, а на лавочке, в парке. Чуть было не спросила: «Как себя чувствуешь?» И мелькнула мысль — а если все эти раны — сплошная бутафория? И незнакомец — обычная «наседка» Фатеева?

— Не надо бояться, — прошептал он.

Нет, на «наседку» не похож. Какой странный взгляд…

— Тебе больно? — не выдержала я.

— Да, — чуть кивнул, — сломанная рука… Пара ребер… Ожоги, резаные раны… Внутренние повреждения…

Голос был спокойный.

Я взглянула на его запекшиеся, треснутые губы:

— Принести воды?

— Спасибо… Не повредит.

Никакой посуды, естественно, не было. Стащила с себя куртку и подставила под струю. Торопливо донесла до раненого. Он успел сделать несколько глотков, прежде чем вода просочилась на пол.

— Спасибо, — опять поблагодарил. — Теперь будет легче.

— Как тебя звать?

— Николай.

Сколько ему лет? Трудно определить возраст, когда лицо — сплошные ссадины и синяки.

— Здорово ты их разозлил…

— Пожалуй, — согласился Николай. — И сказал-то — пустяк… Объяснил Фатееву, кто он такой.

— Похоже, ему было неприятно, — качнула я головой, не зная, плакать или смеяться.

— Кто-то же должен сказать ему…

— Ты серьезно?

— Всякий человек имеет право на истину о себе.

— А если этот… давно не человек?

— И это тоже истина.

Надо же, какой блаженный.

— Стоит ли за такое умирать?

— Всякая правда не даётся легко. Только ложь ничего стоит. — Изуродованное его лицо снова осветилось улыбкой. Доброй и бесхитростной.

Удивительное безумие…

— Ты слишком рано хочешь уйти, — вдруг произнес, не спуская с меня пристальных зрачков.