Дмитрий Силлов - Кремль 2222. Север

— Нравится?

Я кивнул.

— Что ж, забирай, — просто сказал парень. — Теперь это твой путь. И твоя боль.

Последние слова были непонятны, но я не стал переспрашивать.

— Не могу, — покачал я головой. — Тобой в нее столько труда вложено…

— Для меня время не имеет значения, — пожал нескладными плечами парень. — У меня его много. Слишком много…

Я хотел спросить его о чем-то еще — но запнулся на полуслове. Искорки жизни в его глазах гасли, словно горячие угольки, выброшенные из костра. Я понял: еще немного — и парень замкнется, уйдет в себя, и никакие силы мира не смогут до него достучаться. Потому я озвучил самое главное, что давно хотел спросить, да все как-то не до этого было:

— Звать-то тебя как?

Почему-то мне казалось, что я слышал о нем. Раньше, в той, другой жизни за пределами этого мира…

— Когда-то меня называли Букой, — еле слышно произнес парень, отрешенно глядя в пламя костра. — Словно чудовище, которым пугают детей. Потом я стал просто Тварью… И уже двести лет я просто Тварь…

Точно! Старая байка, которую травили бродяги в немногочисленных барах на зараженных землях Украины. Тварь, которую невозможно убить… Тварь, из-за которой, возможно, произошел печально известный взрыв на Чернобыльской АЭС… Тварь, которую когда-то звали Букой и настоящего имени которой не знает никто…

Он сидел, глядя потухшим, остановившимся взглядом на догорающий костер. Немая статуя из плоти и крови. Памятник самому себе, который невозможно убить… Который живет вечно в аду, созданном им самим… [4] Подробно историю появления Буки в Москве через двести лет после окончания Последней войны читайте в романе Владислава Выставного «Кремль 2222. Садовое кольцо».

Я поднялся на ноги и потрогал лицо. И почти не удивился, когда ощутил кончиками пальцев не отвратительное гнилое мясо, а трехдневную щетину, отросшую на абсолютно целой щеке.

«Месть — это путь в никуда. Однажды я попытался отомстить. Стало только хуже. Намного хуже. Прошлое нельзя изменить…»

Я зажмурился. Потом вновь открыл глаза. Что это было? Слова Буки? Нет, непохоже. Он даже не пошевелился, продолжая глядеть на костер остановившимся взглядом. Но я же ясно слышал, как бесплотный голос принес из пустоты эту странную фразу! Ладно, спишем на последствия ранения. Когда нет объяснений произошедшему, сознание само подсказывает наиболее простой выход из логического тупика.

— Спасибо тебе. Прощай, — сказал я, уже зная, что не дождусь ответа…

Оставалось только одно — положить в нагрудный карман подарок Буки, подобрать автомат, развернуться и пойти в сторону близкой границы Красного тумана, вздымающейся сразу за гигантской перевернутой розеткой основания Останкинской башни…

Легкий ветерок дул мне в спину, и возможно, мне показалось, что он принес на своих невидимых крыльях тихий шепот:

— Прощай, Снайпер…

Но, скорее всего, мне это только показалось…

На этот раз стена тумана приняла меня более мягко. Я прошел сквозь нее, лишь ощущая легкое сопротивление воздуха, чуть более густого, чем обычный. Кирпичные струи расступались передо мной — и вновь скручивались позади меня в тугие жгуты, состоящие из крошечных осколков разрушенного мира…

Я сделал последний шаг — и увидел солнце. Редкое явление в этих местах. Здесь, в мире за чертой Красного тумана, утро было в самом разгаре. Светило на мгновение выглянуло из-за тучи, словно пытаясь повнимательнее рассмотреть чудо невиданное — человека, живым выбравшегося из преисподней. Подивилось и вновь спряталось за мрачным пологом свинцовых туч. И то правда. Невесело, наверно, смотреть на планету, которую ее жители превратили в оплавленный шар, затерянный в просторах космоса…

Прямо передо мной лежала плита. Обычная бетонная плита, установленная на небольшой земляной насыпи, причем явно рукотворной. Уж больно аккуратно была она укреплена кирпичами со следами раскрошившегося от времени раствора.

А на плите лежало настоящее сокровище.

Шесть банок тушенки с клеймом «Восстановлено». Наполненная водой пятилитровая пластиковая фляга, у которой даже сохранилась синяя пластмассовая ручка для переноски. Охотничий нож в потертых ножнах. И даже батон серого хлеба, бережно завернутый в прозрачную пленку. Неужели кто-то печет хлеб в этом разрушенном городе?

Неожиданно я вспомнил. Словно кто-то прошептал мне на ухо:

«Мой нож сломался недавно. И хотя мне уже принесли новый, я все никак не соберусь его забрать».