Евгений Щепетнов - Манагер [СИ]

В общем — топоры, пилы, были сделаны из камня. Вернее так — топоры каменные, с деревянными рукоятями, а пилы — зубья каменные, полотно деревянное. Впрочем — пилы применялись редко, хотя и имелись. Видимо, их использование было непрактичным. Я видел, что их применяли только раз пять — когда рубили особое пахучее дерево, с ярко-жёлтой древесиной. Оно было очень мягкое и рыхлое. Вот его ещё можно было как-то пилить, всё остальное тупо срубалось каменными топорами, по кусочку, по волоконцу подгрызая лесных великанов. Затем эти стволы тем же варварским и медленным способом разделывали на доски — клиньями, потом обтёсывали и получали готовые доски, увозимые волокушами в лагерь. Куда они девались потом? Ясно дело — куда-то в города, селения, в общем — кому надо.

Узнал, кто я тут есть, и зачем я тут — тут я, чтобы до конца жизни рубить деревья, делать из них доски, зовут меня Белый Василай, или просто Белый, или просто Вас. Я раб Его Великолепия Слуги Ока Машрума Сантанадапия, Первого Советника Каралтана, а проще — рабочий скот советника Каралтана, ни больше, ни меньше.

В сравнении с условиями на других деревообрабатывающих предприятиях этой планеты, условия в лагере Каралтана были ещё вполне щадящими, даже со своими понятиями о справедливости — ведь меня за убийство и порчу имущества Каралтана, не кастрировали и не посадили на кол, как это делалось у других хозяев, а только лишь высекли кнутом. То, что я выжил чудом — это никого не волнует, не сдох же?

Как мне рассказали, на моё счастье, в лагерь завернул известный шаман, который направлялся к соседнему помещику для лечения его беременной жены — он остановился на отдых в лагере, у его начальника, и пожелал испытать своё новое снадобье на каком-нибудь подыхающем от ран рабе — вот его и привели ко мне. Шаман заинтересовался странным пациентом и оставил запас снадобья для моего лечения. Если бы не его академический интерес — я бы подох на месте. Шаман обещал заглянуть в лагерь через месяца два-три — посмотреть, выжил я или нет.

На работе в лесу я оказался уже через дней десять после порки — раны зажили, силы, потихоньку, восстановились, так что разлёживаться мне не дали. Штрафной барак оказался более дружелюбным, чем общий — ни наездов, и издевательств в мой адрес никаких не было. А может они помнили, как закончил последний из тех, кто захотел надо мной подшутить?

Мы ходили связанные по десять человек одной верёвкой — типа, командой. Подъём с рассветом, завтрак — миска каши, лепёшка, вода, потом связывают команды по десять человек, и в лес — до обеда долбим по стволам деревьев, в обед едим похлёбку с мясом, фрукты, неизменную лепёшку — их привозили на чём-то вроде волокуш, в деревянных котлах — потом до вечера опять долбим деревья, и так каждый день, каждый день, каждый день...за вычетом одного дня в неделю — в этот день мы занимались уборкой лагеря, стиркой своих нехитрых пожитков и отдыхом.

Не могу сказать, что кормили нас плохо — рачительный хозяин заботится о своей скотине — не будешь кормить — передохнут, а рабы стоят денег — надо отправлять экспедиции в леса на отлов рабов, надо покупать их на рынке, надо отправлять длительные экспедиции через море за живым товаром — проще этих содержать более гуманно, нормально кормить.

Через месяц я уже сносно общался со своими товарищами по несчастью — метод погружения всегда способствовал быстрейшему изучению языка. Жрать захочешь — на любом языке залопочешь. Язык Машрума напоминал что-то вроде смеси языка ацтеков и суахили — это я могу утверждать с полной ответственностью, так как поймать меня на вранье некому — ни одного землянина на этой планете больше не было. Языка ацтеков и суахили я не знал никогда, да и знать не хочу, а вот язык Машрума выучить пришлось.

В штрафном бараке содержались все, чьё поведение вызывало опасение, но, однако, убивать их было непрактично — как правило, бунтари были сильные, крепкие рабы, и что с того, что они постоянно хотят кого-то прибить или сбежать на волю? На то и есть солдаты, чтобы следить за порядком, иначе — за что они жалование получают.

Некоторые из моих «коллег» пробовали бежать по три-четыре раза — но эти были так сильно покалечены, что жить им помогала только их несгибаемая вера в освобождение и ненависть к хозяевам — они лелеяли мечту вырваться и поотрезать башки всем солдатам и охранникам лагеря, а также работорговцам, которые их силой и обманом сюда засунули.

Выяснил я устройство этого мира — ну насколько мог. Итак: мир назывался Машрум — что в переводе...правильно! — Мир!