Дмитрий Глуховский - Последнее убежище (сборник рассказов)

Макс покачал головой.

— Не совсем. Впрочем, ерунда. Счастливо оставаться, господин Директор, — он повернулся и пошел. Все было кончено. Верно, Лётчик?! Кажется, ты уже предал всех, кого мог…

И вдруг он услышал слова, от которых ему пришлось остановиться:

— Не так быстро, дорогой господин Лётчик. Не так быстро.

— Я свое обещание выполнил, — напомнил Макс.

Директор покачал головой.

— Не все так просто, дорогой друг. Вы покалечили двух моих людей, господин Лётчик. У одного сломана челюсть, другой потерял глаз. Вам не кажется, что это стоит отдельного разговора?

— Но…

— И я даже не буду спрашивать, где находятся мортусы, — перебил Директор. — Не ваши «мортусы». Настоящие.

Макс помедлил. Вот о какой ставке пошла речь.

— С ними все в порядке. Сидят себе под замком…

— Они мертвы?

Светлые глаза Директора уставились на бывшего узника.

— Да, — сказал Макс. Нет смысла врать, когда и так все ясно.

— Вы уверены?

Макс тяжело вздохнул. «Нет, Хаммер вежливо попросил мортусов отдать одежду, оружие и дрезину».

— Куда уж больше.

— Хорошо, — сказал Директор. Макс поперхнулся. — Это очень хорошо. Дело упрощается. Значит, мне просто нужно взять и назначить виноватых. Так кого мне распять в туннеле, Максим Александрович? Есть кандидатуры?

Макс сжал зубы, от бессильной ярости скулы свело.

«Знаешь, как иногда хочется ошибиться?»

Макс выдохнул. Быстрым движением выдернул из-за пояса пистолет. Успел увидеть растерянное лицо Директора, расширившиеся глаза Хунты… Профессора, привставшего на дрезине. Хаммера, открывающего рот… Убера…

— Знаю, — сказал Макс и нажал на спуск.

Бах! Пистолет в руке дернулся. Бах! Еще раз. Медленно летящая гильза, в боку отсвечивает вспышка второго выстрела…

Хаммер начал падать.

Макс помедлил.

«Потом тиран взял прутик и начал сшибать самые высокие колоски. Аналогия понятна?»

Совершенно понятна.

— Вот ваш убийца, Директор. Мы в расчете? — голос был ровный и совершенно спокойный. Макс сам удивился.

— Это же был ваш человек? — Директор выглядел ошеломленным.

— Верно, это был мой человек. Теперь вы понимаете, насколько серьезно я настроен?

Директор помедлил и кивнул. В глазах его было уважение — и зарождающийся страх.

— Понимаю. Наш договор остается в силе, господин Лётчик. Прошу меня простить.

Хунта был доволен. На лице это никак не отразилось, зато от «нянечки» пошла мощная волна жестокой радости. Макс поморщился.

— И ты здесь? — обрадовался Убер при виде «нянечки». — Какие люди и без охраны!

Хунта молча врезал ему дубинкой под дых — н-на. Скинхед рухнул на колени, согнулся. Странные звуки. Когда Убер поднял голову, Макс увидел, что тот смеется. Скалит в окровавленной улыбке оставшиеся зубы.

Вот псих.

Хунта равнодушно кивнул и взмахнул дубинкой…

— Дайте ему сказать! — приказал Макс. «Нянечки» и санитары послушались — скорее от неожиданности. Ярость. Макс с усилием снял руку с пистолета. Спокойно, спокойно.

Убер ухмыльнулся.

— Ты так ничего и не понял, Макс? Революция — это неизбежность. В этом суть.

— Забирайте его, — велел Директор.

Хунта вместе с другим «нянечкой» вздернули скинхеда под локти, поволокли к дрезине — как мешок. Ноги Убера волочились по земле, подпрыгивали. От них оставалась полоса в серой пыли.

— Удачи, брат, — сказал Макс про себя. Но скинхед будто услышал.

— Прибереги свои тридцать сребреников! — крикнул Убер и засмеялся. — Я еще вернусь, Лётчик!

Когда его утащили, Директор посмотрел на Макса.

— Знаете, Максим. То, что он сказал… Не берите в голову. Понимаете, мы все здесь за революцию. Но у всех у нас революция разная.

Спустя две недели. Станция Нарвская.

Поспать ему не удалось. Здесь никогда не удавалось выспаться… Потому что если не сможешь заснуть, то и выспаться — дохлый номер. Все очень просто. Один плюс один равняется двум.

Лётчик открыл глаза. Некоторое время полежал, глядя в темный потолок…

Где-то вдалеке капала вода. Кап. Кап.

Лётчик встал, подошел к раковине и сплюнул — густым и желтым. От горечи свело челюсти. Макс повел головой. Спина совершенно мокрая от пота, пальцы дрожат…

Кап. Кап.

«Твою же мать».

Бессонница. Никогда не знал, что это такое, а тут — на тебе. И уже который день.

Он выглянул за дверь. Платформа станции была пуста, лишь у дальней груды мешков с песком переминался с ноги на ногу часовой. Нарва спала. Лётчик выпрямился. В этот раз подземный бог-идиот забрал его сон. И, кажется, пока не собирался возвращать. Ур-род. Рядом с дверью клевал носом Костян.